Из записок районного опера

«Короче, мяса дай нам, но только — хорошего!.. А подсунешь галимого — будет тебе полный звиздец!» — тем временем, без малейшей паузы и подготовки, перешёл от дебюта к эндшпилю мой коллега. Торговец гляделки выпучил, не врубившись: с каких это делов он должен угощать?!.

Но нас было двое, а он — один. В наших карманах лежали грозные к с и в ы, а у него — лишь кошелёк с выручкой за день… Мы могли, при желании, сделать ему кучу гадостей (прицепиться к чему-либо, например, и штрафануть на круглую сумму), он же нам ничего в ответ сделать не мог…

Вот поэтому, досадливо вздохнув и отыскав среди валяющихся на прилавке мясных кусков тот, что смотрелся противнее, он молча сунул его нам. Придираться к качеству презента Ираклий благоразумно не стал (понимал, что взъярённый земляк мог послать подальше, и не хотел конфузиться в моём присутствии), цепко схватил мясо, и, довольно лыбясь, потащил меня на другой конец базара, к «знакомому шашлышнику». Тоже — черноглазому и носастому, между прочим…

Опять началась та же фигня: крики, угрозы, «да у тебя лицензия на торговлю просрочена!», «да я тебя на каторге за такие художества сгною!» сразу за этим внезапно следовало: «Поджарь нам это мясо, живо! А не то я из тебя самого шашлык сделаю…»

Тому — и деться некуда. Взял огромную сковородку, сердито швырнул на него наш несвежий кус, пошёл жарить. Усадив меня за столик под навесом («Подожди, я сейчас!»), Ираклий убежал куда-то. Сильно подозреваю — решил отсидеться в сторонке и посмотреть, не учинит ли шашлычник скандал…

Я одиноко торчал за столиком, чуя на себе презрительный взгляд жарящего гнилое мясо на прогорклом сале шашлычника, и понимая, каким же полнейшим чмо смотрюсь сейчас!..

Самым правильным было встать и уйти… Но это значило проявить слабость, показать неуверенность в себе перед каким-то базарным з в е р е м, да и в животе урчало, между прочим… Вот почему я оставался на месте, уткнув угрюмые глаза в пол перед собою…

Когда мясо было готово — подоспел и Ираклий. Вдвоём мы с трудом сжевали противное, жёсткое, пережаренное и недосоленное жаркое… Перед уходом Ираклий на прощание матюкнул приготовившего ему угощение «знакомого» за то и сё, пятое и десятое…

«Ну, как я тебя накормил:?!.» — победно поинтересовался мой коллега, когда мы отошли подальше. «Ничего себе, «накормил»!.. Скажи лучше: опозорил!» — хотелось сказать мне, но — промолчал, буркнув под нос что-то невнятное. А у Ираклия хватило ещё совести после возвращения в РОВД — рассказывать всем встречным-поперечным, как знатно угощали нас его многочисленные друзья на рынке в соседнем районе… Ох, гад чернозадый!..

Кто со стороны судит — легко сделает вывод, что не любит Ираклий ни свою национальность, ни свой народ… Вечно у него проскальзывают полупрезрительные нотки: «…эти чёртовы грузины…»

Но присмотревшись к нему, вдумавшись в отдельные его слова и поступки — понимаешь, что таки нет, любит свою грузинскую сущность Ираклий, но — скрывает это, боится, что — не поймут, начнут издеваться… А чего скрывать?.. По-моему, своим родным гордиться надо!.. А не получается делать это на чужбине — вали на свою Родину, и гордись своим родным там!..

5. СВЯТОЙ

Напоследок вспомнился ещё один… Плотного телосложения, глаза навыкате, говорит певуче — словно бисер мечет…

Молодой парень, после школы не захотел идти в армию, двинуть в вуз — знаний не хватало, вот и поступил в духовную семинарию. «Не убий», «возлюби ближнего своего», «подставь другую щёку», и всё такое… Главное, что семинаристов в армию не забирают!.. Толстые книжки читал, отрастил священническую бородку, улыбался светло и ясно, вёл долгие и задушевные беседы о житии святых… Ну вылито — сам Святой!..

Потом надоумили его, как от воинской службы откосить по состоянию здоровья, он и откосил, получив «волчий билет», вчистую… Сразу бросил семинарию, сбрил бородку, некоторое время прошатался дуриком по всяким молодёжным тусовкам, даже на заводе поишачил, ну и — двинул опером в угро.

Чего-то померещилось ему, что здесь — интересно, и люди каждодневно будут благодарить: «Спасибо, сынок, за обезвреженных наших обидчиков!» Они, возможно, так и сказали бы, но для этого бандюганов ещё обезвредить надо, а они ж, собаки, разбегаются в разные стороны, прячутся по-всякому, и никак не хотят ловиться…

Разгневался наш молодчик на неправильно ведущий себя преступный элемент и стал этот самый элемент при первой же возможности — слегка поколачивать… Сперва было это — как суровая необходимость, но потом, войдя во вкус, вдруг почуял в себе наш герой настоящее призвание к «силовым методам воздействия» на не желающих жить праведно современников… Я б даже так сказал: считал для себя он день пропащим, если не удавалось к бандитским харям несколько раз кулаком приложиться…

А ведь мы, опера, хоть и понуждаемы к подобным средствам воздействия на «клиентуру» логикой всевозможных обстоятельств, но в глубине души доблестью это никто не считает. Все про себя знают, что это — плохо… И лишь он почему-то счёл, что это — хорошо!..