Из жизни английских привидений

Танец мертвецов. Иллюстрация Джона Райта (1842) к поэме Роберта Бернса «Тэм О'Шентер». Грешники пляшут под музыку Старого Ника, а Тэм любуется молоденькой ведьмой. По бокам стоят призраки со свечами, на окаменевших лицах которых написано недоумение: «Как мы угодили в эту разудалую компанию?»

При них орудья грабежа:

Пять топоров и три ножа,

Одна подвязка, чье объятье

Прервало краткий век дитяти.

Один кинжал, хранивший след

Отцеубийства древних лет:

Навеки к острию кинжала

Седая прядь волос пристала

…[26]

И только у Сэмюэла Колриджа (1772–1834) мы отыщем туманные намеки на инородную сущность привидений:

Так путник, чей пустынный путь

Ведет в опасный мрак,

Раз обернется и потом

Спешит, ускорив шаг,

Назад не глядя, чтоб не знать,

Далек иль близок враг[27].

Неведомый преследователь навевает ассоциацию с библейскими «ужасами на дороге» (Еккл. 12: 5). Не случайно эти поэтические строки припомнил М.Р. Джеймс в рассказе «Руническая магия» (1911), где их иллюстрирует гравюра, изображающая залитую лунным светом дорогу и бегущего по ней человека, за которым гонится демон.

В последней трети XVIII в. в Англии зарождается новый литературный жанр — готический роман. Ему английская мистика обязана своими главными нелепостями, более чем на сто лет задержавшими возврат к средневековой традиции. Псевдоготические глупости Хораса Уолпола (1717–1797) и его последователей навредили английской культуре не меньше, чем разрушения и осквернения пуритан. По замечанию Артура Мейчена, «позорная любовь, позорное восхищение готикой было хуже, чем полное невежество и невежественное презрение; ничто не могло так эффективно скрыть или исказить настоящую тайну»[28]

.

Авторы готических романов не только не порывают с повседневными нуждами, но и подчиняют им мир сверхъестественного. Мрачный колорит и атмосфера страха служат подпоркой для набившего оскомину морализаторства. Загадочные предначертания, странные болезни и загробные визиты приводят к мелодраматической развязке — каре злодея, торжеству праведника, соединению влюбленных или их гибели. Согласно заключению литературоведов, готический роман является всего-навсего разновидностью романа классического, причем не самой выдающейся.

 Путник и демон. Иллюстрация Верджила Финяэя (1937) к поэме Сэмюэла Колриджа «Сказание о старом мореходе». Американский художник трактовал этот отрывок из поэмы точно так же, как автор рисунка из рассказа М.Р. Джеймса

Уолпол в предисловии к роману «Замок Отранто» (1764) утверждает, что выдумки сочинителя передают нравы и верования «мрачных веков». В действительности это не само Средневековье, а расхожие представления о нем, типичные для эпохи Просвещения. Трудно сочинить что-либо более чуждое древности, чем банальная история об узурпаторе, преследуемой им девушке и знатном наследнике, переодетом крестьянином. Волшебные доспехи, громовые раскаты и возносящиеся на облаках фигуры не свойственны средневековой магии. Да и фамильные портреты не могут оживать — они лишь, по верному замечанию Шерлока Холмса, позволяют уверовать в переселение душ.

Призрак из романа Клары Рив (1729–1807) «Старый английский барон» (1777) озабочен разоблачением самозванца и восстановлением в правах настоящего наследника, вновь прикидывающегося крестьянином. Воспитанная в духе рационализма Анна Радклиф (1764–1823) выстраивает массу громоздких умозаключений, чтобы естественным образом объяснить мистические на первый взгляд события. Радклиф стала одним из авторов литературного клише о «застенках инквизиции», а Скедони, отрицательный герой романа «Итальянец» (1804), носит духовный сан подобно многим готическим злодеям.