Из жизни кукол

Он не стал уточнять, Мерси и так знала, о какой болезни речь. Она подошла к отцу и обняла его. Отец погладил ее по голове и спросил, хорошо ли она себя чувствует.

— Не знаю, — сказала Мерси. Она чувствовала пустоту внутри. Словно что-то исчезло, что-то отняли у нее. Ей вдруг захотелось уйти. — Можно мне на улицу?

— Там уже темно, ни зги не видно. — Отец улыбнулся. — Куда ты собралась?

— Сбегаю к Блессинг. — Мерси сказала первое, что пришло ей на ум.

— Ну да… — Отец погладил ее по щеке. — Иди, поиграй.

И Мерси ушла.

Поселок тревожно ворочался, словно мучимый бессонницей ребенок. С приходом темноты жара никуда не делась, и когда Мерси подходила к дому единственных здесь христиан, платье от пота прилипало к телу.

Она уже несколько недель не виделась с Блессинг и сегодня тоже, наверное, не пришла бы, если бы не услышанное только что от папы.

Насколько Мерси знала, никто в поселке не испытывал ненависти к родителям Блессинг. Напротив, они пользовались уважением; отец заседал в местном совете, мать, парикмахерша, стригла на дому. Почти все жительницы поселка стриглись у нее, по вечерам здесь толпились женщины, но сейчас окна в доме были темными, а людей не видно.

Мерси постучалась, но ей никто не открыл, и она растерялась, не зная, что делать дальше. Домой возвращаться не хотелось. Мерси забрела на задний двор и села на низенькую каменную ограду, с которой открывался вид на реку.

В темноте воды не было видно, но Мерси слышала ее. Глухой шум, вроде как когда крепко зажмешь уши ладонями. Папа говорил, что это шумит ее собственный кровоток, и Мерси стала представлять себе реку, полную крови — как она течет через страну длинной красной артерией.

Вскоре глаза привыкли к темноте, и Мерси заметила, что ниже по склону что-то есть. Из земли торчало что-то белое; Мерси шагнула вниз с низкой ограды и присела на корточки. Белым предметом оказались две спички, связанные резинкой наподобие креста. Мерси выдернула крест из земли, разрыла пальцами сухую землю и почти сразу же наткнулась на что-то жесткое.

В земле лежал спичечный коробок — таких везде полно. Желто-красный, “Three stars”, с тремя звездочками, под которыми значилось “safety matches — made in Sweden[10]». Мерси открыла коробок. Увидела белый лоскуток, приподняла.

Под лоскутком оказалось сморщенное насекомое, высохшее, серое, словно пепел. Может, бабочка.

Кто-то играл в похороны.

Бедняжка Кевин Костнер расплакался

Тропа семи источников

Когда Кевин прибыл к церкви Скугсчуркугорден[11], над бурыми холмами висел тонкий туман. Кевин припозднился — было без пятнадцати одиннадцать, — но все же неторопливо направился к кладбищу, к вязам на холме. Слева располагались крематорий и часовня Святого креста, справа начинались первые могилы, по обочине тянулись фонари в виде цветов. От часовни Кевин свернул на Тропу семи источников. The terrible craving to make death our whore[12], подумал он. Интересно, откуда цитата? Похоже, из какого-то фильма семидесятых. Киномания портит человека.

Мы украшаем смерть цветочками, чтобы поменьше бояться ее. Может, и так. Но кладбище Скугсчуркугорден было создано в том числе и для того, чтобы погрузить человека в скорбь. Кевин уже был здесь на этой неделе, служитель рассказывал, что дорогу проложили на месте просеки, где сто лет назад был гравийный карьер. Аллея, длина которой по какой-то причине составляла ровно восемьсот восемьдесят восемь метров, начиналась плакучими березами, за которыми следовали березы обычные. Их сменяли сосны, дальше — ели. Чем ближе к часовне Воскрешения, тем темнее становился лес. Смысл в том, чтобы скорбь нарастала к концу пути, к церемонии прощания.

Отец Кевина, атеист, всегда питал отвращение к этой идее. Называл ее религиозной манипуляцией. Способом пометить территорию смерти и скорби.

И похоронят его не на христианский манер, подумал Кевин, хотя прощание будет в часовне перед алтарем с крестом.

Пора поиграть в похороны. Короткая гражданская панихида, приглашенных мало. Двоюродный брат, кое-какие друзья детства, старый сосед и пара-тройка давних сослуживцев, коллег из полиции. И среди них — Вера, единственная, кого Кевин хотел увидеть. Его старший брат сделает все возможное, чтобы уклониться от присутствия на похоронах. Он, а также дядюшка-извращенец.

Дядя, на которого он должен был заявить в полицию. Но не заявил, а сам стал полицейским, как отец.

Вдоль дороги все еще тянулись березы, стало тише. Может быть, потому, что дорога устроена глубоко. Как будто проложена под землей.

Послышался сухой щелкающий звук, и над дорогой пролетел черный дрозд. Теперь по обе стороны высились сосны, воздух стал суше и прохладнее.

Кевин достал телефон, проверить, не звонил ли кто-нибудь. Его шеф, Лассе, уже должен был получить новую информацию насчет погибшей девочки.

Тара. Еще одно имя из кукольного дома Петера.