Изба и хоромы

Следующий день был повторением предыдущего, но проводился несколько проще. Во-первых, было не так людно, потому что часть гостей уже разъехалась, а, во-вторых, и оставшиеся гости чувствовали утомление после вчерашней ночной кутерьмы. Зато еда как будто ожесточалась еще более. Вечером танцы хотя и возобновлялись, но не надолго, и к десяти часам гости уже расходились на ночлег, предварительно попрощавшись с гостеприимными хозяевами, так как завтра утром часам к девяти предполагалось выехать из Лыкова…

По дороге в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки, от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую сторону околотка, гостили у Пустотеловых и забирались в Словущенское, где, начиная с предводителя Струнникова, не пропускали никого из мелкопоместных.

Везде пили и ели, но всего искреннее веселились в Словущенском, где, за исключением Струнниковых, помещики были победнее, и с ними меньше чинились. У Слепушкиных, например, хотя и не танцевали, по причине тесноты помещения, но зато изо всех усадеб собирали сенных девушек, которые пели подблюдные песни… На ночь все размещались по разным усадьбам и таким образом несколько дней сряду переходили из дома в дом.

Собирались раза два-три в зиму и в Малиновце… Да и нельзя было иначе. Дом был громадный, помещения для всех вдоволь, запасов – тоже. При том же сами всюду ездили и веселились – стыдно было и соседям не отплатить тем же.

Дней за пять до Рождества раздолье на время прекращалось, и помещики разъезжались по своим усадьбам, чтоб встретить праздники в тишине среди семейства ‹…›

Новый год весь уезд встречал у предводителя Струннникова, который давал по этому случаю бал. Вереница экипажей съезжалась 31-го декабря со всех сторон в Словущенское, причем помещики покрупнее останавливались в предводительском доме, а бедные – на селе у мелкопоместных знакомых…

В продолжение всего рождественского мясоеда без перемежки шли съезды и гощения, иногда многолюдные и парадные, но большей частью запросто в кругу близких знакомых. В числе этих собраний в особенности выдавался бал, который давал в городе расквартированный в нашем уезде полк. Этот бал и новогодний предводительский считались кульминантными точками захолустного раздолья.

Словом сказать, целых три месяца сряду захолустье ело, пило и гудело, как пчелы в улье. В то же время и молодые люди сходились между собой. Происходили предварительные ухаживанья, затем затевались свадьбы, которые отчасти игрались в рождественский мясоед, отчасти отлагались на Красную горку» (117; 430–441).

В отличие от богатых и знатных господ с их специально обученными поварами (их нередко отдавали учиться в московский Английский клуб, славившийся своей кухней), блюдами французской кухни, строгой организацией стола и самого обеда или ужина, в провинции, а особенно у небогатых помещиков, еда была хотя и обильной, но простой. Э. И. Стогов описывает свадебный пир: «Молодые сидели во главе стола, я даже помню кушанья: студень, заливная рыба, поросенок под хреном и сметаной, разварная рыба, ветчина с кореньями, щи, к ним пирог с кашей, кашица, пирог с курицею, лапша, пирожки с говядиной, уха, пирог с морковью. Три или четыре каши, языки, мозги с телячьими ножками и головкою. Жаркие: гуси, телятина, баранина, утки и жареная рыба, к жаркому соленые огурцы, разварные кисели. Сладкие слоеные пироги, пирожки, оладьи с медом, из сладкого теста какие-то ленты, розаны. Может быть, и еще что-то было. После каждого кушанья мужчины пили по стаканчику водки, было и вино в бутылках, но его никто не пил. Дамы пили мед» (98; 43). И никакого супа-тортю, фринзербов и яиц пашот.