Избавление

Николай Григорьевич до боли, до рези в глазах начал всматриваться в проходящих мимо. Все они молодые, но потрепанные тяжкими годами и неволей парни. Шедший впереди был костляв, руки у него худые и лицо худое. И только по волосам, темным, пушистым, выбивающимся из-под картуза, можно угадать, что он еще совсем молод. Другой, идущий рядом с ним, также молод, но волосы у него будто посыпаны пеплом - седые. Наискосок щеки пролегал незарубцевавшийся красный след от раны. У третьего грудь была перевязана, и кровь еще сочилась через одежду. Этого, третьего, поддерживали товарищи.

И эти седина и рубец через щеку у одного и перевязанная грудь у другого больше всего поразили Николая Григорьевича. "Видно, ребята не хотели смиряться, боролись", - подумал он.

Шмелев надеялся, что среди недавних узников он может встретить своего Алешку. Вероятность была мизерная. Ну а вдруг?.. Вдруг вскрикнет сейчас из толпы: "Па-а-па!" Шмелев вздрогнул от этой мысли. Никто не произносил этого слова, никто не бросался ему навстречу. И холодом обдало его, иглами прошлись по спине мурашки. Он как бы ненароком притронулся рукою к груди, ощущая какую-то давящую тяжесть. Он боялся за сердце и заставлял себя не расстраиваться, хотя это и не всегда удавалось: "Нервы, нервы..."

Колонна все шла и шла. Люди в ней сливались в одно целое, пробуждающееся. Передвигались они медленно - переход от рубежа насилий и пыток к свободе, к жизни давался не сразу...

Николай Григорьевич смотрел и дальше на колонну. Перед его затуманенным взором проплывали белые выморочные лица, длинные руки, худые тела - и в его воображении все меркло, все смешивалось, превращалось в сплошную массу страданий и бед. Он искал глазами сына... и не находил. Кто-то очень похожий, ушастый и с носом горбинкой, как у Алешки, поглядел на него, на генерала Шмелева, и не крикнул... отвернулся, побрел дальше, пригнув голову. А генералу показалось, что это был его сын. Но Шмелев не позвал, не окликнул. "Мне мерещится, просто галлюцинация", - уже сердясь, подумал Николай Григорьевич.

А в колонне действительно шел Алешка. Он шел, затерянный в толпе, медленно передвигая ноги, злясь и на дождь, и на эту слякотную дорогу. Может быть, в его раненой душе тоже теплилась негаснущая надежда на последних дорогах войны увидеть отца. Но эта надежда лишь тлела в нем и не давала выхода наружу. "Как мог папа очутиться на войне? Его же... забрали до войны", - отрешенно подумал Алешка.

Но даже в самые тяжкие минуты Алешка верил в своего отца и надеялся, что когда-нибудь, может, встретит его. Думал об этой неожиданной встрече и здесь, на последней военной дороге. А поверить в чудо не мог. Слишком зыбкая надежда.

Уже на расстоянии Алешка обернулся: что-то знакомое вновь повиделось ему в этом человеке, стоящем у машины, будто повеяло родным... И он даже приостановился на миг. Как ему хотелось крикнуть: "Па-а-па, родной!" - но не крикнул, успел только повернуться и, подталкиваемый толпою шагающих, нехотя стронулся с места, исчез в сумятице людей, в пелене косого дождя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Свершался последний акт войны: принятие безоговорочной капитуляции.

7 мая Верховный главнокомандующий позвонил по телефону в Берлин маршалу Жукову и сообщил, что его уполномочивают принять от имени СССР капитуляцию фашистской Германии.

Привыкший все делать на совесть, Жуков сразу же начал обговаривать и с товарищами по службе, и с командованием союзников процедуру подписания. Подходящим местом избрали наиболее сохранившийся Карлсхорст, расположенный в восточной части Берлина. Здесь в двухэтажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища подготовили зал, где должна была совершиться церемония подписания акта.

На другой день на берлинский аэродром прибыли представители верховного командования союзных войск - главный маршал авиации Англии Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Делатр де Тассиньи.

На тот же аэродром были доставлены самолетом из города Фленсбурга под охраной генерал-фельдмаршал Кейтель, адмирал флота Фриденбург и генерал-полковник авиации Штумпф...