Избавление

- Слухай, Алексей, - Верка, жена твоя ненаглядная, подтвердит, потому как на ее глазах карусель творилась, - говорил Демьян, размахивая руками во всю ширь стола. - Значит, узнаем: крышка германцам и этому Адольфу с челкой, канцлеру империи... Победа, значит, наша. Привез эту весть в село районный уполномоченный милиции товарищ Дьяков. Но мы-то сами с усами. По радио давно прослышали, что сражения на лестничных клетках рейхстага ведутся... Ждем не дождемся полной капитуляции. И готовимся. Ломаем голову: как отмечать, чем? - сокрушался Демьян. - Вам на фронте легко: зарядили винтовки, вколотили по снаряду в пушку, дернули за шнур - и салютуй. Гром победы раздавайся. И в Москве салютище отгрохали - ого! Из тыщи орудий палили... А нам в селе-то хлопотно: ружья, а где их сыскать? развел руками Демьян. - Значит, салют не могет состояться. Какой же, прости душу грешную, салют, коль нет шумового, можно сказать, оформления. И тут нашлись храбрецы-добровольцы. Полезли на колокольню, привязали там рельсу и давай по ней гвоздить молотом.

- Скажи уж по-честному, твоя, Демьян, затея, - вмешалась Аннушка. Даже переполох нагнал своим звоном. Думали, опять пожары, как встарь.

- А что, плохо получалось? Неплохо. И даже очень шумно. Как гвоздану об рельсу молотом, так искры брызжут во все стороны. По сю пору в глазу сидит оказия...

- Окалина, - поправил Демьяна Игнат. - Кончай балагурить, дай людям выпить да закусить.

Разлили вино по стаканам и стопкам, пили с тостами и без тостов, за здоровье молодоженов.

- Горько! - гаркнул Демьян, и, хотя опьянел, его поддержали и активно закричали:

- Горько! Горько!..

Пришлось Алексею и Верочке вставать, пришлось, ко всеобщему удовольствию, целоваться. И не один раз, а многократно и крепко.

Игнат и Митяй по-прежнему не теряли достоинства; Игнат потому не позволял лишнего, что не хотел в глазах односельчан прослыть дурно, а Митяй - не ударить в грязь лицом перед сватом и, конечно, перед молодоженами.

Куролесил один Демьян.

- Во, башка, чуть не позабыл, - стукнул он себя по лбу, отлил водки в стакан, но пить не стал. - Выдержку треба поиметь, - сказал себе под нос и вскинул на всех глаза: - Так о чем гуторил? Ага, о салюте... Как победу отмечали. Между прочим, все было: и самогон варили, и бабы белугами выли, и... и... почтенный Митяй разумно затеял покатать по селу кое-кого на дрогах...

- Угомонись ты, ишь развязло, языком-то мелешь, - незлобиво попеняла пристроившаяся на уголке Аннушка.

- Истинно. Ни убавить, ни прибавить. Я ж тебя люблю, Митяй, окаянный ты мой, закадычный друг-брат, - и Демьян полез целоваться к Митяю, едва не свалился с ног, но удержал равновесие, как-то тупо поглядел поверх стола, набираясь сил, и продолжал: - А молчать не могу, потому как охота вон ему, Алешке, узнать, как мы справляли энтот мировой день ци-ци... вилизации, еле выговорил Демьян заплетающимся языком. - Берет он артельные дроги напрокат. Лошадей-то по наряду отпускали, так он сам впрягся, ну и подъезжает к собственной избе. Кричит Аннушке: "Старуха, выходи из хоромин!" Вышла она, а Митяй усаживает ее силком на дроги, допрежь подстилочку трухнул, чтоб мягче сидеть ей... Сам впрягся в дроги, ухватился вот этими... ручищами за оглобли, ну и пошла скакать... А что в этом грешного, кто ему мог перечить? Никто. По случаю праздника... Катал-катал...

- А ты сам видел али слухами пользовался? - засмеялась Аннушка.

- Почему слухами? На месте мне провалиться, ежели вру, - бурчал Демьян. - Я ж с колокольни все видел. Уж как он скакал, как скакал, иной мерин или жеребец упитанный так не скачет в упряжке, как разлюбезный Митяй.

Меж тем Митяй сидел, не зная, что ему делать: то ли оборвать речь, то ли слушать - самому ведь диво. Он приосанился, поддернул полотенце, гордясь: катал, и не каждый на такое способен. А Демьяна не остановить: