Избегнув чар Сократа

Из беглых закорючек, сделанных под винтами вертолета, предстояло составить стандартное описание точек наблюдения с рисунками, номерами проб воды и почвы. Так выглядит качественная умная работа в условиях повышенной сложности. Лишь к вечеру, при свечах, и, конечно, не через два часа, она расстелила перед ним карты и положила полевой дневник.

— Добро, — сказал главный геолог, — остались два полетных дня. Выдержишь?

— Без проблем.

Он вздохнул и, не глядя в глаза, подал ей конверт.

— От начальника.

— Ого, — удивилась она. — Что там? Премия?

— Ступай, ступай.

… Это были стихи. Ей хотелось стихов? На здоровье.

Посвящается А. Р.Ты ждешь, когда засеребритНеслышный иней лет,Ты что-то ждешь, не слышен ритмПрошедших зим и лет.Ну, а пока какой ценойТы платишь, чтобы сметь?

Ты плачешь больше, чем иной,Твоя монета — медь.Ни медь волос, ни бронза рук,Ни золото ума,Овал лица — волшебный круг,А в искрах глаз — туман.В тебе всем нравится одно:Ты — карамель «бон-бон»,Как в бочке-сказке ты о дноСтучишь — и вышла вон!

Это был меткий выстрел. Лежа лицом вверх, она стала приходить в себя.

— Астра! — подошел снаружи Кир. — Моя помощь нужна?

— Ни в коем случае.

— Я с тобой, — он протянул руку в палатку.

Она коснулась ее, они словно поцеловались кончиками пальцев. Он ушел, насвистывая из «Кармен».

Астра лежала тихо-тихо, глядя перед собой сухими глазами.

— «Бон-бон», — бились мысли. — Сама виновата. Созрею, дозрею… Кто кричит об этом?

Села, подперев щеки ладонями. Была уже ночь, чистый серп месяца висел над деревьями.

Ответ! Нужен ответ. В стихах.

… Наутро Володя прилетел в девятом часу. Его угостили малиновым киселем и пирожками с ягодой, а он высыпал на стол пригоршню мелких городских конфет.

— Для таких пассажиров ничего не жалко.

Она засмеялась и вспрыгнула в откидную прозрачную дверь.

— Вперед!

Пролетая низко над долиной, увидели отряд Кира. Эрсол махал рукой.

— Этот мальчик, Володя, мечтает о десантниках, которых ему не видать. Прокати его хоть пять минут, — попросила Астра.

— Можно.

Вертолет сел вдали от купы деревьев. Всадники мчались к нему стрелой.

— Хэть, хэть, хэть, — горячил коня Эрсол, пригнувшись к холке смуглым монгольским лицом. Как это было красиво! Он осадил коня метрах в шести от вертолета.

— Володя, это Эрсол, будущий воздушный десантник. Ему очень-очень нужно подняться в воздух, — обняла мальчика Астра.

— Залезай, салага, — рассмеялся пилот.

Они взлетели. Кир едва удержал на месте испуганных коней.

— Привет, — поцеловал он Астру, — Как дела?

— Хорошо, — она скользнула лицом по его груди.

— Окаста взъярился на тебя, аки тигр. «Уничтожил, я ее уничтожил!»

— Хотел уничтожить. А я не далась.

— Умница.

Они помолчали. Рыжеватый, похожий на отца, но синеглазый, с выгорающими на солнце почти белыми бровями, он положил руки ей на плечи.

— Скажи, Астра… Ты помнишь, как мы встретились?

— Да.

— Что это было?

Она вздохнула, подбирая слова, глядя ему в глаза.

— Самосохранение. Меня с детства так грузили в семействе, можно сказать, уничтожали как траву, и я искала любви, как почвы под ногами.

— Нашла?

— Нет, конечно. Но укрепилась, ощутив себя желанной.

— В геологию поэтому пошла?

— Отчасти. Хотелось скрыться от них подальше.

Он кивнул.

— Примерно так я и думал.

— Ты столь проницателен, Кир, или все это у меня на лице?

— И то, и это.

Он привлек ее к себе.

— Дальше пойдем вместе?

Глядя ему в глаза, она легонько кивнула.

— Да.

Сделав широкую «восьмерку», вертолет шел на снижение. Эрсол смотрел сквозь прозрачные стенки и днище машины. Наконец, счастливый, ошеломленный, спрыгнул на траву. Астра села на свое место, и вертолет улетел.

Тем временем из Кызыла в третьем часу пополудни, когда вертолет работал далеко на южных отрогах заснеженного Танну-Ола, в лагерь возвратилась машина. Задача была выполнена. Деньги и ведомость на зарплату, кипа квитанций, пачка писем из Москвы лежали в портфеле. Окаста, разминаясь, прошелся между палаток, покосился в сторону лужка, где стоял выцветший, туго натянутый и плотно застегнутый домик.

«Я все прочту в твоих глазах» — он взглянул на часы.

— Окаста Савельич, вам письмо, — окликнул Корниенко.

— Мне? — уже понимая, рванулся он.

Бросился к себе, выхватил листок из конверта.