Избранная лирика

В этом сборнике поэт виден как бы на всех ступеньках его лирического бытия, начиная с детства и далее в грозные, трудные, боевые годы становления страны социализма. Все это по-своему преломилось в лиризме ощущений и раздумий, связанных с вечными темами — любви, жизни и смерти, войны и мира. Здесь же стихи об искусстве, о месте поэта в народной судьбе, в борьбе за победу разумного, доброго, вечного… В этой связи несколько слов о стихах, навеянных встречей поэта с зарубежными странами, и специально о цикле "Война"…

Хотя довольно долго Сельвинскому ставили в упрек, что он-де "западник", встреча поэта с заграницей (в 1935 году) не стала для него лирическим "звездным часом", не раздула искорки вдохновения в пламя поэтических откровений. Пожалуй, лучшие в этом цикле два-три стихотворения о Японии да еще цикл стихов о Франции, где как бы невольно в центре оказалась перекличка с Маяковским. Заграничные стихи Сельвинского совершенно в ином регистре, нежели стихи Маяковского с их ярким и сильным публицистическим накалом, с обнажением напрямую антагонизма двух социальных полюсов планеты. У Сельвинского социальный смысл и пафос негромки. Они как бы вплавлены в характеры и портреты лирических героев — будь то японский башмачник или персонажи французского цикла "Лувр". Перекличка с Маяковским возникла на иной орбите, как внутренний, полный горечи и страсти диалог двух поэтов о поэзии, о жизни и смерти, об их дружбе-вражде. Череда лет мощным течением снесла налет давних групповщинных "конфликтов", но оставила нетленной, словно возродила из пепла с новой силой юношескую любовь Сельвинского к своему старшему другу Маяковскому (Hotel "Istria").

Среди множества разнообразных тем и мотивов были у Сельвинского излюбленные, сокровенные, близкие его душе и таланту. Он был с детства очарован морем, и чувство это не покидало его до последнего вздоха, оставив трассирующий след на всем его творчестве. В лирике, кроме моря, особенным любовным проникновением овеяно все связанное с природой, с ее пейзажами и живым миром. Жаль, что это лишь краешком вошло в сборник в аллегориях и лишь изредка впрямую ("О дружбе", "Охота на нерпу", "Весеннее", "Охота на тигра" и др.).

Стихи о войне — одна из главных высот лирики Сельвинского. Участие в рядах бойцов с фашизмом стало для поэта как бы вторым духовным открытием мира народных чувств, нравственной силы советского характера. Близость к народу-воину зазвучала в его стихах патриотической яростью, зовом возмущенной совести. В годы войны еще многозначней и глубже становится лиризм поэта. Сельвинский как фронтовой газетчик (сперва на Крымском фронте в знаменитой 18-й армии, а позднее на Прибалтийском) многое видел, испытал и о многом писал по свежим следам событий. Писал и лирические стихи, и песни, и агитки, и частушки. Он даже создал сатирическую галерею матёрых гитлеровцев, злодеев, изуверов и нравственных уродов. Она так допекла "героев" галереи, что Геббельс, публично выступая, грозился повесить поэта.

Из цикла военных стихов Сельвинского немногое вошло в сборник. Но все же здесь читатель найдет и трагедийные видения войны ("Я это видел", "Аджи-Мушкай", "Баллада о ленинизме"), и такие лирические жемчужины, как "Тамань" и "Лебединое озеро". На войне поэт особенно душевно почувствовал близость к Маяковскому. И здесь родились его строки: "Я рад, что есть в моей груди две-три Маяковские нотцы…"

О каждом, даже значительном стихе в этом сборнике не расскажешь, да и не к чему это делать! Истинная поэзия должна говорить сама за себя чувствами, эмоциями, страстями, стремлениями, надеждами, идейно-нравственными и философскими прозрениями поэта, вплетенными в стих.

О. Резник

ГИМНАЗИЧЕСКАЯ МУЗА

Юность

Вылетишь утром на воздух,

Ветром целуя женщин.

Смех, как ядреный жемчуг,

Прыгает в зубы, в ноздри.

Что бы это такое?

Кажется, нет причины:

Небо прилизано чинно,

Море тоже в покое.

Слил аккуратно лужи

Дождик позавчерашний,

Десять часов на башне —

Гусеницы на службу.

А у меня в подъязычье

Что-то сыплет горохом,

Так что легкие зычно

Лаем врываются в хохот.

Слушай! Брось! Да полно…

Но ни черта не сделать:

Смех золотой, спелый,

Сытный такой да полный.

Сколько смешного на свете:

Вот, например, "капуста".

Надо подумать о грустном,

Только чего бы наметить?

Могут пробраться в погреб

Завтра чумные крысы.

Я буду тоже лысым.

Некогда сгибли обры.

Где-то в Норвегии флагман…

И вдруг опять: "капуста"!

Чертовщина — как вкусно

Так грохотать диафрагмой!

Смех золотого разлива,

Пенистый, сочный, отличный!

Тсс… брось: ну, разве прилично

Эдаким быть счастливым?

1918

Кредо

Я хочу быть самим собой.

Если нос у меня — картофель,

С какой же стати гнусить, как гобой,

И корчить римский профиль?

Я молод. Так. Ну и что ж?

К философии я не падок.

Зачем же мне делать вид, что нож

Торчит у меня меж лопаток?

Говорят, что это придет,

А не придет — не надо.

Не глупо ли, правда, принимать йод,

Если хочется шоколада?

Я молод и жаден, как волк,

В моем теле ни грамма жиру.

В женских ласках, как в водах Волг,

Я всего себя растранжирю.

Мне себя не стыдно ничуть,