Избранники Смерти

Эльжбета приоткрыла рот, чтобы возразить, но смолчала. Агата покорно кивнула, открывая перед зятем дверь. От такого приглашения — убраться из бабьего царства восвояси — грех было отказываться. Князь вышел прочь, велев попавшемуся на дороге слуге кликнуть к нему Игора.

Ночные видения еще бродили где-то внутри, восстав из памяти, не желали успокоиться. От мысли, что нужно спуститься в лишенный солнечного света, пронизанный смертным холодом с ледника подвал к исследованиям, по хребту пробежала холодная волна. Владислав, рыкнув на подвернувшуюся под руку девку, развернулся и вместо того, чтобы пойти на свою половину, вышел через женскую в сад. Сел на траву, запустив пальцы в ее зеленые космы. Сорвалось с ветки тяжелое яблоко, покатилось по земле в ложбинку. Напуганная, метнулась из листвы с тоскливым криком какая-то птица.

Глава 19

Крик прорезал тишину, заметался под низким пологом облаков. И только потом пришло осознание, что вокруг вовсе не тишь. Хлынул откуда-то со стороны обычный дворовый шум: позвякивание упряжи, лязг, шорох, перебранка ямщиков.

Проха поднял голову так резко, что ударился широким лбом о перекладину под сиденьем возка.

— Гжесько, княжич Тадеуш приехал?

Прошка легко узнал голос обладателя больших черных сапог.

Невидимый из возка Гжесько пробормотал что-то. Судя по гневным словам хозяина сапог и самого Гжеськи, княжич еще не воротился. Слышно было, как распрягают лошадей, как сваливают на землю сундуки со скарбом.

Проходимец, прокляв все на свете и себя, что так заспался, завозился под сиденьем, прижался влажным носом к щели между дверью возка и стенкой, засопел, пытаясь понять, куда его занесло. Из щели тянуло влажной землей, лошадиным пометом и оладьями.

Проха невольно заколотил хвостом по полу возка. К оладьям, верно, полагалась сметана или сливки, а может, и мед, а до меду Проха, вопреки собачьей природе, был охоч как беременная баба.

— Слышь, стучало что-то, — раздалось совсем рядом, за стенкой возка. В дверь заглянул холоп, косматый, пегий, но опрятно одетый. К чести господина.

Прошка вжался в темный угол.

— Да не, — отмахнулся другой, отодвигая бдительного в сторону. — Лучше шкуру вытряси, что князьям под ноги постелили. Вот в Бялом чудаки, право слово. Меха под лавку, под ноги, по летнему-то пути. Монет, знать, куры не клюют…

Первый потащил замершего Проху за шкуру к двери, и уж тут гончак не выдержал и с лаем рванулся прочь, перепугав обоих, да и себя, так, что лапы еще долго тряслись, когда Проходимец, отыскав под сараем выкопанный кем-то лаз, забился туда и притих, слушая, как шумят во дворе.

Глава 20

Народу набралось полно. И площадь, и окрестные улицы заполнило цветастым людским морем. Море шумело. Особенно старались бабы, ведь каждая из них считала себя так или иначе причастной к разворачивающемуся действию — у той в княжеских палатах сейчас была сестра или сноха, у той — соседка, а та, что не имела ни родственников, ни соседей, цокала языком и приговаривала, что и ее звали, да не пошла.

Князь Влад Чернский выбирал повитуху.

В палате было душно. Бабье лето царило во всей своей красе. Яркое солнце лезло в окна, словно силясь напоследок ощупать все горячими пальцами. Прохладный ветерок, что попытался было сунуть влажный нос в открытое окно, тотчас отпрянул, натолкнувшись на тяжелый дух людского сборища. Пахло потом, мехом, маслом и уксусом. Народу набилось больше обычного. Кроме советничьих шапок, которых было немного — не жаловал князь Влад советов, на свою голову полагался, — виднелись по сторонам пестрые праздничные сарафаны да меховые душегрейки приближенных ведуний. Красные, разряженные, с намасленными проборами — бабы теснились, с неизменным достоинством задирая подбородки и яростно защищая локтями отвоеванное место в первых рядах. Их мужья, тоскливо поглядывая вокруг, отступали поближе к открытым окнам, которые не спасали от адовой духоты.

Посередине палаты, от первой ступеньки княжеского места до самой двери — ровная, напряженная, словно струна, — натянулась шеренга избранных. Разновозрастные повитухи, вперемеж истиннорожденные и мертвячки, стояли смирно, едва касаясь друг друга рукавами и не дерзая переброситься словом. Ждали князя.

Влад не спешил появиться, стоял в полутемной нише, внимательно рассматривал повитух. В такой жаре силу гонять было себе дороже. Хоть к одной из них в голову забраться, в мыслях, в памяти посмотреть — головная боль. Не стал князь колдовать — стоял, смотрел внимательно на красные от духоты лица, на слезящиеся от крепкого запаха пота глаза. Иные сердились на хозяина Черны: не роптали, но сведенных бровей и сжатых губ спрятать не смогли. Влад, невидимый толпе, поманил слугу, едва приметным жестом указал на пятерых самых суровых:

— Передай каждой полтину да княжескую благодарность и проси вон, — коротко бросил он.

Палочник повиновался, подошел и шепнул каждой на ухо, что велено.