— Все у нас продумано. Для монтажа у него сверху есть длинная прямоугольная посадочная площадка из толстого дюралюминия, со скругленными углами. Сантиметров восемьдесят в длину. Самолет она никак уж не повредит. Изнутри такие же дюралюминиевые площадки крепим и на болты М8 сажаем. Даже обтекатель сделан, чтоб изделие снаружи сильно аэродинамику самолета не портило. В общем нам сейчас выбрать самолет и пилотов найти, и все срастется! Не бросай меня, Иваныч, очень тебя прошу.
- "Продумано" у него все. Засранец, ты все-таки, Паша! Почему ж ты мне вчера ничего не сказал про двигатель?
"Рассказать тебе, как мы его за ночь вдвоем, с помощью лома и какой-то матери, делали? Чтоб ты меня со всеми моими просьбами в пешую прогулку послал. Щаз. Ну, не будь же ты сволочью, командир…".
— Почему? Иваныч, я тебе все рассказал. Если бы ты знал, как это страшно, когда все на тоненьком волоске висит, то ты бы меня понял. Что ответишь на мою просьбу?
— Значит так. Вот тебе мое решение. Свое чудо ставь куда хочешь. Но на самолетах бригады крепить эту хрень запрещаю! Летать сбоку кино снимать, пожалуйста. И, как ты думаешь, кто в этот твой испытываемый самолет полезет, чтобы с ракетой в заднице летать, а? Хрен ты чего продумал, старлей!
— Нет, не хрен! Все я продумал, Иваныч! Я на нем полечу. — Последние, негромко сказанные слова прозвучали в тишине бытовки, как треск запального шнура к тротиловой шашке.
— Что ты сказал, старлей? — Голос полковника прозвучал еще тише, но еще страшнее.
— Если не пустишь меня в этот полет, то прямо сейчас напишу рапорт о переводе в десантные войска, в армейскую разведку нахрен. Куда угодно! Взводным пойду. И когда реактивные "Капрони", "Мессеры" или "Хейнкели" будут вас с неба выносить, я буду ваши парашюты на земле встречать. И от фашистских поисковых команд огнем отсекать.
— Сопли утри! Десантник хренов. Разведчик. Без тебя если надо будет сами всех с неба вынесем. Ты же, дубина, два месяца за ручку не держался, как ты лететь собрался? Ты своими идеями, Паша, себе, как дятел все мозги отстучал уже. Ладно я! Я-то ладно. Ну снимут меня с комполка, так я завсегда эскадрилью потяну. А что ты прикажешь мне мамке твоей в Саратов писать?! Что ваш засранец-сын, в мирное время, не на войне, не в командировке, а "В ОТПУСКЕ" взорвался вместе с самолетом, и оставил вас одну-одинешеньку. Так, что ли?! Она всего-то и видела тебя, дурака, три недели после Китая. На войне, значит, уцелел, герой-героем вернулся, а тут… Хрен с тобой, Колун. Жизнь твоя. Не стану я тебя отговаривать, и мешать тебе не буду. Но если хоть одна малюсенькая авария случится, то пиши рапорт. Мне такие брехуны и задаром не нужны!
— А ты, Иваныч, разреши мне сейчас по два вылета на наших спарках сделать. Два на "Чиже", два на "Ишаке". В каждом вылете по четыре-пять посадок. Ты же в меня у "Театрального" поверил, так уж верь до конца. Только, пожалуйста, не сам меня вози, а кого из приемщиков уговори.
— Через полчаса к старту подходи. Все, иди Колун, не мозоль мне глаза. Без тебя тошно. Иди, псих, выбирай себе летающую могилу.
Павла четко отдала честь, и четко повернулась кругом через левое плечо. Долго тренировалась в туалетах. Вчера в туалете Центральной научной библиотеки, а сегодня утром в туалете ХАИ. Давным-давно забытый навык полученный почти сорок лет назад на уроках НВП, можно сказать вышел из летаргического сна. Павла была спокойна. Она сделала то, что обязана была сделать. Какие бы хорошие отношения не связывали этого Павла с его командиром, и какие бы нежные отношения не были у него с матерью, живущей в Саратове. Все это не стоило одного вылета на летающей могиле, способный раньше других стран подарить Родине крылатый огненный меч реактивной авиации.
— Где ты ходишь?! Я уже договорился с руководством завода. Пошли аппараты смотреть.
— Я тоже договорился, Глеб. У нас с тобой полчаса на поиски. Потом я слетаю на спарках, и отработаю свои будущие действия в испытательном полете. Потом перегоним наше испытательское звено в "Померки". Ну, давай, товарищ инженер, командуй, куда нам идти?