Избранное

Мои — без вести павшие,

Твои — безвинно севшие.

Я ушёл от пелёнок и сосок,

Поживал, не забыт, не заброшен.

И дразнили меня — Недоносок!—

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я.

— Пленных гонят! Чего ж мы дрожим? —

Возвращались отцы наши, братья

По домам.

По своим да чужим.

У тети Зины кофточка

С драконами да змеями —

То у Попова Вовчика

Отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония,

Трофейная Германия,

Пришла страна Лимония,

Сплошная Чемодания.

Взял у отца на станции

Погоны, словно цацки, я.

А из эвакуации

Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались.

Похмелились — потом протрезвели.

И отплакали те, что дождались,

Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,

Мы спросили — Зачем? — Он в ответ:

— Коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выводят на свет.

Пророчество папашино

Не слушал Витька с корешом.

Из коридора нашего

В тюремный коридор ушел.

Да он всегда был спорщиком.

Припрут к стене — откажется.

Прошел он коридорчиком

И кончил стенкой, кажется.

Но у отцов свои умы,

А что до нас касательно —

На жизнь засматривались мы

Уже самостоятельно.

Все, от нас до почти годовалых,

Толковище вели до кровянки.

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле —

В ремеслухе живи да тужи.

Ни дерзнуть, ни рискнуть — но рискнули

Из напильников делать ножи,—

Они воткнутся в легкие,

От никотина черные,

По рукоятки легкие,

Трехцветные, наборные.

Вели дела обменные

Сопливые острожники.

На стройке немцы пленные

На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в фантики,

В пристенок с крохоборами.

И вот ушли романтики

Из подворотен ворами…

Было время — и были подвалы.

Было дело — и цены снижали.

И текли куда надо каналы,

И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров

До ледовых широт поднялись,

Потому что из тех коридоров

Вниз сподручней им было, чем ввысь.

[1973–1975]

ПРИТЧА О ПРАВДЕ

В подражание Булату Окуджаве

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых, блаженных, калек.

Грубая Ложь эту Правду к себе заманила,—

Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег!

И легковерная Правда спокойно уснула,

Слюни пустила и разулыбалась во сне.

Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,

В Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью, —

Баба как баба, и что её ради радеть?!

Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,

Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты

И прихватила одежды, примерив на глаз,

Деньги взяла, и часы, и еще документы,

Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу

И подивилась, себя оглядев делово,—

Кто-то уже, раздобыв где-то чёрную сажу,

Вымазал чистую Правду, а так — ничего.

Правда смеялась, когда в неё камни бросали:

Ложь это всё, и на Лжи — одеянье моё!..

Двое блаженных калек протокол составляли

И обзывали дурными словами её.

Стервой ругали её, и похуже, чем стервой,

Мазали глиной, спустили дворового пса:

— Духу чтоб не было! На километр сто первый

Выселить, выслать за двадцать четыре часа.

Тот протокол заключался обидной тирадой —

Кстати, навесили Правде чужие дела —

Дескать, какая-то мразь называется Правдой,

Ну, а сама вся как есть пропилась догола.

Голая Правда божилась, клялась и рыдала,

Долго болела, скиталась, нуждалась в деньгах.

Грязная Ложь чистокровную лошадь украла

И ускакала на длинных и тонких ногах.

Впрочем, приятно общаться с заведомой Ложью,

Правда колола глаза, и намаялись с ней.

Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью,

Из-за своей наготы избегая людей.

Некий чудак и поныне за Правду воюет, —

Правда, в речах его — правды на ломаный грош: —

Чистая Правда со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто, разлив по сто семьдесят граммов на брата,

Даже не знаешь, куда на ночлег попадёшь.

Могут раздеть — это чистая правда, ребята!

Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь.

Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь.

Глядь, а конем твоим правит коварная Ложь!

[1976]

Я НЕ УСПЕЛ

Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,

И силюсь разорваться на куски,

Придав своей тоске значенье скорби,

Но сохранив загадочность тоски

Свет Новый не единожды открыт,

А Старый весь разбили на квадраты.

К ногам упали тайны пирамид,

К чертям пошли гусары и пираты.

Пришла пора всезнающих невежд,

Все выстроено в стройные шеренги.

За новые идеи платят деньги,

И больше нет на «эврику» надежд.

Все мои скалы ветры гладко выбрили,

Я опоздал ломать себя на них.

Все золото мое в Клондайке выбрали,

Мой черный флаг в безветрии поник.

Под илом сгнили сказочные струги,

И могикан последних замели.

Мои контрабандистские фелюги

Худые ребра сушат на мели.

Висят кинжалы добрые в углу

Так плотно в ножнах, что не втиснусь между.

Мой плот папирусный — последнюю надежду —

Волна в щепы разбила об скалу.

Вон из рядов мои партнеры выбыли,

У них сбылись гаданья и мечты.

Все крупные очки они повыбили

И за собою подожгли мосты.

Азартных игр теперь наперечет,

Авантюристов всех мастей и рангов.

По прериям пасут домашний скот,

Там кони пародируют мустангов.

И состоялись все мои дуэли,

Где б я почел участие за честь,

И выстрелы, и эхо отгремели,