Избранное

Не узнаю сестру.

Вот сладкий газ в меня проник,

Как водка поутру.

И белый саван лёг на зал,

На лица докторов.

Но я им всё же доказал,

Что умственно здоров.

Слабею, дёргаюсь и вновь

Травлю, но иглы вводят

И льют искусственную кровь, —

Та горлом не выходит.

Хирург, пока не взял наркоз,

Ты голову нагни.

Я важных слов не произнёс,

Но на губах они.

Взрезайте, с богом, помолясь,

Тем более бойчей,

Что эти строки не про вас,

А про других врачей.

Я лёг на сгибе бытия,

На полдороге к бездне,

И вся история моя —

История болезни.

Очнулся я — на теле швы,

А в теле мало сил.

И все врачи со мной на «вы»,

И я с врачами мил.

Нельзя вставать, нельзя ходить.

Молись, что пронесло!

Я здесь баклуш могу набить

Несчётное число.

Мне здесь пролёживать бока

Без всяческих общений.

Моя кишка тонка пока

Для острых ощущений.

Я был здоров, здоров как бык,

Как целых два быка.

Любому встречному в час пик

Я мог намять бока.

Идёшь, бывало, и поёшь,

Общаешься с людьми…

Вдруг — хвать! — на стол тебя, под нож.

Допелся, чёрт возьми!

— Не надо нервничать, мой друг, —

Врач стал чуть-чуть любезней, —

Почти у всех людей вокруг

Истории болезней.

Сам первый человек хандрил,

Он только это скрыл.

Да и Создатель болен был,

Когда наш мир творил.

Адам же Еве яду дал —

Принёс в кармане ей.

А искуситель-змей страдал

Гигантоманией.

Вы огорчаться не должны, —

Врач стал ещё любезней, —

Ведь вся история страны —

История болезни.

Всё человечество давно

Хронически больно.

Со дня творения оно

Болеть обречено.

У человечества всего —

То колики, то рези.

И вся история его —

История болезни.

Живёт больное всё быстрей,

Всё злей и бесполезней

И наслаждается своей

Историей болезни.

[1977–1978]

ОХОТА С ВЕРТОЛЁТОВ

(Конец охоты на волков)

Словно бритва, рассвет полоснул по глазам,

Отворились курки, как волшебный Сезам,

Появились стрелки, на помине легки,—

И взлетели стрекозы с протухшей реки,

И потеха пошла в две руки, в две руки.

Мы легли на живот и убрали клыки.

Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,

Чуял волчии ямы подушками лап,

Тот, кого даже пуля догнать не могла б, —

Тоже в страхе взопрел — и прилёг, и ослаб.

Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал.

Зря мы любим её, однолюбы.

Вот у смерти — красивый широкий оскал

И здоровые, крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,

Псам еще не намылены холки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,

К небесам удивлённые морды задрав:

Либо с неба возмездье на нас пролйлось,

Либо света конец и в мозгах перекос,

Только били нас в рост из железных стрекоз.

Кровью вымокли мы под свинцовым дождём —

И смирились, решив: всё равно не уйдем!

Животами горячими плавили снег.

Эту бойню затеял не Бог — человек!

Улетающих влёт, убегающих — в бег.

Свора псов, ты со стаей моей не вяжись —

В равной сваре за нами удача.

Волки мы! Хороша наша волчая жизнь.

Вы — собаки, и смерть вам — собачья!

Улыбнёмся же волчьей ухмылкой врагу,

Чтобы в корне пресечь кривотолки.

Но — на татуированном кровью снегу

Наша роспись: мы больше не волки!

К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу!

К лесу, волки! Труднее убить на бегу!

Уносите же ноги, спасайте щенков!

Я мечусь на глазах полупьяных стрелков

И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, затаились на том берегу.

Что могу я один? Ничего не могу!

Отказали глаза, притупилось чутьё…

Где вы, волки, былое лесное зверьё,

Где же ты, желтоглазое племя моё?!

Я живу. Но теперь окружают меня

Звери, волчьих не знавшие кличей.

Это — псы, отдалённая наша родня,

Мы их раньше считали добычей.

Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу,

Обнажаю гнилые осколки.

А на татуированном кровью снегу —

Тает роспись: мы больше не волки!

[1978]

* * *

Пожары над страной всё выше, жарче, веселей,

Их отблески плясали в два притопа, три прихлопа,

Но вот Судьба и Время пересели на коней,

А там — в галоп, под пули в лоб,

И мир ударило в озноб

От этого галопа.

Шальные пули злы, слепы и бестолковы,

А мы летели вскачь, они за нами — влёт.

Расковывались кони и горячие подковы

Роняли в пыль на счастье тем, кто их потом найдет.

Увёртливы поводья, словно угри,

И спутаны и волосы и мысли на бегу,

Но ветер дул и расплетал нам кудри

И распрямлял извилины в мозгу.

Ни бегство от огня, ни страх погони ни при чём,

А Время подскакало, и Фортуна улыбалась,

И сабли седоков скрестились с солнечным лучом,

Седок — поэт, а конь — Пегас,

Пожар померк, потом погас,

А скачка разгоралась.

Ещё не видел свет подобного аллюра!

Копыта били дробь, трезвонила капель,

Помешанная на крови слепая пуля-дура

Прозрела, поумнела вдруг и чаще била в цель.

И кто кого — азартней перепляса,

И кто скорее — в этой скачке опоздавших нет,

А ветер дул, с костей сдувая мясо

И радуя прохладою скелет.

Удача впереди и исцеление больным,

Впервые скачет Время напрямую — не по кругу.

Обещанное Завтра — будет горьким и хмельным.

Светло скакать, врага видать И друга тоже — благодать!

Судьба летит по лугу.

Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули,

Замешкалась она, забыв махнуть косой.

Уже не догоняли нас и отставали пули.

Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?!

Выл ветер все печальнее и глуше,

Навылет Время ранено, досталось и судьбе.