Избранное

Не давай себя хватать, моя лапочка!

Наш бугай — один из первых на выставке,

А сперва кричали, будто бракованный!

Но очухались, и вот дали приз-таки.

Весь в медалях он лежит, запакованный.

Председателю скажи, — пусть избу мою

Кроет нынче же и пусть травку выкосит,

А не то я тёлок крыть не подумаю.

Рекордсмена портить мне? Накось выкуси!

Пусть починят наш амбар, ведь не гнить зерну!

Будет Пашка приставать — с ним, как с предателем!

С агрономом не гуляй, ноги выдерну!

Можешь раза два пройтись с председателем.

До свидания! Я — в ГУМ, за покупками.

Это — вроде наш лабаз, но со стёклами.

Ты мне можешь надоесть с полушубками,

В синем платьице с узорами блёклыми!

Р. S. Тут стоит культурный парк по-над речкою,

В нём гуляю и плюю только в урны я,

Но ты, конечно, не поймёшь, там за печкою,

Потому ты — темнота некультурная.

* * *

В заповедных и дремучих, страшных муромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх.

Воет воем, что твои упокойники.

Если есть там соловьи — то разбойники.

Страшно, аж жуть!

В заколдованных болотах там кикиморы живут, —

Защекочут до икоты и на дно уволокут.

Будь ты конный, будь ты пеший — заграбастают,

А уж лешие так по лесу и шастают.

Страшно, аж жуть!

А мужик, купец и воин попадал в дремучий лес,

Кто за чем — кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез.

По причине попадали, без причины ли,

Всех их только и видали, — словно сгинули.

Страшно, аж жуть!

Из заморского из леса, где и вовсе сущий ад,

Где такие злые бесы — чуть друг друга не едят,

Чтоб творить им совместное зло потом,

Поделиться приехали опытом.

Страшно, аж жуть!

Соловей-Разбойник главный им устроил буйный пир,

А от них был Змей трёхглавый и слуга его — Вампир.

Пили зелье в черепах, ели бульники,

Танцевали на гробах, богохульники!

Страшно, аж жуть!

Змей-Горыныч взмыл на древо, ну раскачивать его:

— Выводи, Разбойник, девок, пусть покажут кой-чего!

Пусть нам лешие попляшут, попоют,

А не то я, матерь вашу, всех сгною! —

Страшно, аж жуть!

Соловей-Разбойник тоже был не только лыком шит.

Свистнул, гикнул, крикнул: — Рожа, гад, заморский паразит!

Убирайся без бою, уматывай!

И Вампира с собою прихватывай! —

Страшно, аж жуть!

Все взревели, как медведи: — Натерпелись столько лет!

Ведьмы мы али не ведьмы? Патриотки али нет?!

Налил бельма, ишь ты, клещ, отоварился!

А ещё на наших женщин позарился! —

Страшно, аж жуть!

И теперь седые люди помнят прежние дела —

Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела.

Прекратилось навек безобразие,

Ходит в лес человек безбоязненно.

И не страшно — ничуть!

[1966]

* * *

Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.

Дуб годится на паркет, — так ведь нет:

Выходили из избы здоровенные жлобы,

Порубили все дубы на гробы.

Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,

Но явился всем на страх вертопрах!

Добрым молодцем он был, ратный подвиг совершил —

Бабку-ведьму подпоил, дом спалил!

Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,

Как налево — так загнёт анекдот,

Но учёный сукин сын — цепь златую снёс в торгсин

И на выручку один — в магазин.

Как-то раз за божий дар получил он гонорар:

В Лукоморье перегар — на гектар.

Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,

Кот диктует про татар мемуар.

Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди!

Это только присказка — Сказка впереди.

Тридцать три богатыря порешили, что зазря

Берегли они моря и царя.

Каждый взял себе надел, кур завёл и там сидел,

Охраняя свой удел не у дел.

Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,

С окружающими туп стал и груб.

И ругался день-деньской бывший дядька их морской,

Хоть имел участок свой под Москвой.

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

А русалка — вот дела! — честь недолго берегла

И однажды, как смогла, родила.

Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:

Пусть считается пока сын полка.

Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун, —

Предложил ей, как знаток бабских струн:

Мол, русалка, всё пойму и с дитём тебя возьму.

И пошла она к нему, как в тюрьму.

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —

Он давно Людмилу спёр, ох, хитёр!

Ловко пользуется тать тем, что может он летать:

Зазеваешься — он хвать — и тикать!

А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —

Любознательный народ так и прёт!

Без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.

Ох, скорей ему накличь паралич.

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,

Лешачиху свою бил и вопил:

— Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!

А не дашь — тогда пропью долото!

— Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.

— А коры по скольку кил приносил?

Надрывался издаля, все твоей забавы для,

Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.

Понаехало за ней егерей.

Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.

Все, о чем писал поэт, — это бред.

Ну-ка, расступись, тоска,

Душу мне не рань.

Раз уж это присказка —