Избранное

Они продолжали есть, ничего не ответили, а я вошел в комнату, достал табак, но остаться здесь не посмел, раз уж они так следят за мной, и вернулся в кухню. Там скрутил самокрутку и закурил.

— Ну что, достал? — спросил тот, что в кителе.

— Так точно, — ответил я и пожалел, что закурил, не знал теперь, куда деть самокрутку. Он молчал, но мне было не по себе, они все сидели и ели, а мы четверо стояли вокруг. Отец у двери, Маргит с матерью у плиты — еду они приготовили, а что делать дальше, не знали.

Надо же было им именно сегодня сюда заявиться. Солдаты, поев, немного повеселели. Тот, что в кителе, вытащил из кармана палинку, и они все по очереди отхлебнули прямо из бутылки. Мать забеспокоилась было, хотела принести им стаканы, но они отмахнулись: и так сойдет. Тогда она спросила, подавать ли остальным, и начала убирать со стола тарелки, чтобы помыть их. Но они опять сказали, что и так сойдет, не стоит на это время тратить. Но вставать из-за стола и уходить они явно не собирались. Тот, что в фуражке, который первым вошел сюда и так и не снял ее во время еды, смотрел теперь на меня. Как и тот, в кителе, он смотрел на меня долгим взглядом, как смотрят на лошадь на ярмарке, а потом спросил:

— Вы солдат?

— Так точно, — сказал я.

— Так. Солдат, значит. — Он замолчал, но продолжал смотреть на меня.

— Храбрые у нас солдаты, — сказал тот, в кителе.

— Стоит ли удивляться, что все время отступаем.

Я уже видел — быть беде. Ведь они еще не спросили у меня воинского билета, а что будет, когда узнают, что у меня нет увольнительной?

— Где ваша часть? — спросил тот, в фуражке.

— Имею честь доложить… — начал я, но что сказать дальше, не знал. Я не знал, куда ушла со вчерашнего дня моя часть.

— Где вы видели ее в последний раз? — заорал на меня тот, в кителе.

— В Уйхейе, имею честь доложить.

— И вы ее ищете. Так ведь?

Все разом захохотали. Презрительно ухмыляясь, они стали говорить, что в стране полно солдат, которые ищут свои части. Но ищут так, чтобы ненароком не встретиться с ними, потому что тогда прости-прощай их вольготная жизнь, их бродяжничество. А есть такие, которые прямиком домой идут свою часть искать и заодно пожрать как следует да побаловаться маленько.

— Так ведь? — спрашивал меня после каждой фразы тот, в кителе, но я не знал, что отвечать на это.

— Скажи, вояка, давно ты свою часть ищешь?

Мне нужно было бы сказать, что неделю. Или месяц. Но мне тогда не пришло это в голову, и я сказал, что со вчерашнего дня.

Они не поверили, конечно, удивленно уставились на меня, потом тот, в кителе, махнул мне:

— Давай сюда документы.

Я прошел в комнату. Через раскрытую дверь я видел, как Маргит испуганно смотрит мне вслед и мнет в руках уголок передника.

Я шарил в карманах, чтобы оттянуть время, хотя книжку мог достать сразу. Взглянул на окно: может, выпрыгнуть? Но только зачем? Во дворе их тоже хватает.

С меня пот катил градом, когда я вернулся со своей солдатской книжкой. Я протянул ее тому, в кителе, и подумал: а может, он ее и смотреть не будет? Но он сразу раскрыл ее, пробежал глазами, взглянул на меня и снова перелистал книжку. Повертел ее в руках, но ничего не сказал. Потом снова посмотрел на меня и бросил книжку на стол.

Мать закивала головой, я видел, как зашевелились ее губы. Она протянула ко мне руки, ободряя, спрашивая меня: ну что, все в порядке, беды не случится?

Но я не кивнул ей в ответ, я не смотрел на нее. Ведь этот, в кителе, уже должен был понять, что я не ищу свою часть, что я не в отпуске и у меня нет увольнительной. Он должен был понять и, конечно, понял это, но ничего не сказал. Он снова закурил сигарету, потом повернулся к тому, что в фуражке: «Скажи остальным, чтобы шли есть», — и медленно поднялся из-за стола, прошелся раз-другой до двери и обратно.

— Он только вчера вечером пришел, — сказала тогда моя мать, чтобы как-то задобрить его.

Зря сказала, потому что, если он уже знает то, что знает, ни к чему и говорить об этом. Но пока ни о чем таком речи нет, значит, не так уж все плохо.

— Стало быть, вчера вечером, — сказал он удовлетворенно и даже кивнул в ее сторону. Казалось, он ждал от нее этих слов. И теперь взглянул на меня краешком глаза, но так, будто я всего лишь вещь в комнате. Будто он уже и забыл о моем существовании.

А если так, подумал я, может, все и обойдется. Надо бы взять обратно мою книжку. И я уже протянул за ней руку.

— Не трожь, — сказал он.

Тем временем тот, что в фуражке, вернулся вместе с остальными. Новые сели, те встали, я видел, как моя мать начала раскладывать еду на тарелки, Маргит ей помогала. Комната вдруг стала тесной, отец стоял, прижавшись к дверному косяку.

— Ну, иди, — кивнул мне тот, что в кителе.

Он вышел первым, я за ним, остальные за мной. На пороге у двери я остановился, чтобы подождать, когда все выйдут, и закрыть за ними дверь.

— Иди, иди, — сказал тот, что в фуражке, он шел за мной.

Я видел, как в окно смотрит на меня отец. Собака завертелась у моих ног.

— Иди, иди, — сказал я ей. Нечего ей путаться под ногами. А то еще пнут ее эти.