Избранное

«Но, — продолжает он, — если дневник писан не с целью последующей публикации или прочтения, а для экономии времени (и сей рецепт он весьма рекомендует сыну), дабы нам контролировать самих себя, то дневник подмастерья портного — такая же ценность для его автора, как, к примеру, для священной особы его величества Франца-Иосифа — его собственный дневник. Портной, по всей вероятности, сделал бы такие записи: «В субботу, 5 декабря, я работал всего полдня; 6 декабря веселился на пирушке с приятелями; в понедельник, 7-го, не мог проспаться с похмелья, потому как упился превосходным гринцингским; 8-го мучился головной болью» и т. д. Однако если в человеке заложена склонность к нравственному самоусовершенствованию, — что, разумеется, conditio sine qua non[58], — то взамен пустых сетований он, иной раз перелистав дневник, непременно должен сказать себе: сколько же времени потрачено мною понапрасну! И если отведены тому человеку еще дни или годы, то весьма вероятно, что оставшимся временем он распорядится лучше, нежели до сих пор».

Но, пишет Сечени, дневник помимо основного назначения — контроля над расходованием времени — может служить и весьма поучительной цели «не только для автора дневника, но и для других».

Нам неизвестно, пренебрег ли сын Сечени советами отца. В «Поучении» упоминается и о том, что молодой человек во время своего путешествия в Лондон не слишком удачно использовал чистые странички, отведенные ему отцом для записи впечатлений.

«В отдельную книжечку ты занес балы и обеды, куда был зван, а также отметил, насколько хороши и вкусны они оказались, что могло найти место в дневнике, но вынесено на первое место, полагаю, не по праву».

Прочел ли юноша родительское «Поучение» или же поступил, как и сам Сечени, так и не удосужившийся прочесть напутствие, полученное им в свое время от отца? Потомки великого Сечени — люди весьма посредственные, жизнь их мало кому интересна… Скорее уж следовало бы спросить самого Сечени: в какой мере помогли ему дневники, куда он исправно заносил записи в течение четырех с лишним десятилетий? Главной цели — экономии времени — они способствовали не ахти как, зато сослужили добрую службу цели побочной, невысказанной. Ведь современный читатель может почерпнуть из них массу интереснейших сведений о той эпохе и о самом авторе дневника: сыне двух отечеств, носителе двух родных языков, приверженце двух партий (поскольку он магнат по происхождению и демократ по убеждениям), склонном — в подражание дипломатам того времени — к двоедушию. О человеке гуманном — несмотря на все его душевные противоречия, человеке несчастливом, сомневающемся и все же верящем в будущее. О государственном деятеле, которого Кошут — противник ему под стать — назвал величайшим из венгров…

Ну вот мне и удалось отыскать необходимые записи, по датировке всего лишь несколько дней отделяют их от зафиксированных Сечени хэммерсмитских событий. Итак:

«Все говорят по-французски. Пагубное влияние революции».

«Картина драмы, которая вскоре разыграется в Венгрии, живо стоит перед моими глазами. Кто владеет хоть чем-то, будет лишен всего — или же вынужден будет отстаивать свою собственность. От покоя не останется и следа… Прежде я помышлял о возвышении нации; теперь же придется думать о спасении своего имущества».

Эту запись Сечени делает во Франкфурте, в августе 1832 года, по пути в Лондон.

А вот запись от 4 сентября, сделанная уже в Лондоне: