Избранное

— Не слишком ли поспешна такая мера, господин директор?

— Предоставьте это решать мне. Можете идти!

4

Медленно, в задумчивости вышел Мертенс из кабинета. Большевистская пропаганда… Отнять сына у матери… Обвинение за обвинением как гром среди ясного неба… Одно бессмысленнее другого. О, боже, в какое время мы, собственно, живем? Он, что ли, отвечает за то, что здесь был концлагерь? Как не умно держал себя директор Штининг! Этому социал-демократу достаточно услышать слово «большевизм», и он уже теряет способность здраво рассуждать.

В чем тут дело? Женщина разыгрывала комедию, это ясно как день. Но ненависть ее неподдельна. Откуда такая ненависть? Она хочет, чтобы он, Мертенс, вылетел из школы. Но что он сделал ей или ее сыну?

Фрейлейн Муцель вела урок географии. Мертенс, поколебавшись, вошел в класс.

— Простите, коллега. Мне нужно поговорить с Хорстом Тэннэ. Вы разрешите?

— Пожалуйста!

Мертенс сделал знак Хорсту.

— Поди сюда!

Мальчик вылез из-за парты и подошел к учителю. Тот пропустил его в коридор и, выйдя вслед за ним, прикрыл дверь.

— Послушай, Хорст!

Мальчуган поднял на него глаза. Мертенсу вдруг почудилось в лице его что-то фальшивое, что-то лисье, хитрое, скрытное… Но он тут же подумал: что за глупости! Это просто предубежденность. Если до сих пор я ничего подобного не замечал, так почему вдруг сейчас увидел?

— Твоя мать была здесь.

— Да, господин учитель.

— Твой отец погиб в России, верно?

— Да, господин учитель.

На лице мальчика выразилось удивление, растерянность. Он, очевидно, ожидал услышать другой вопрос.

— Какой чин был у отца, Хорст?

— Обер-лейтенант, господин учитель.

— Обер-лейтенант. Так, так. А до войны он был эсэсовцем, верно?

— Нет, господин учитель, штурмовиком. Оберштурмфюрером.

— Гм! А когда отец вступил в штурмовые отряды, тебе известно?

— С самого… С самого начала, господин учитель.

— Что значит с самого начала?

Хорст помолчал, подумал.

— С тех пор, как Адольф Гитлер стал рейхсканцлером?

— Да, господин учитель.

— А кем был отец по профессии?

— Он всегда был солдатом.

— С самого начала?

— Да, господин учитель. Мне мама рассказывала.

— Где же он был солдатом? Он жил дома?

— Нет, господин учитель, не всегда. Он жил в Вестфалии. И долгое время в Баварии.

— В казармах?

— Нет, он был начальником охраны.

— Так. И ты знаешь, где он был начальником охраны?

— Да, господин учитель. — Мальчик опустил голову. — В концлагерях. Он сторожил арестованных.

Теперь все стало на свои места. Мертенс глубоко вздохнул. Но облегчения не почувствовал. У него было ощущение человека, спасшегося от смерти после тяжелой операции, но затем с ужасом обнаружившего, что рана по-прежнему гноится.

— Хорошо, мой мальчик. Ступай в класс.

5

По поводу внеочередного педагогического совета, созываемого директором, в школе поползли всякие слухи. Не только среди учителей, но и среди школьников по секрету сообщались «последние новости». Правдоподобные и вздорные. Особенно отличался Ганс Хаберланд; он не жалел красок, описывая детский концлагерь и жуткие дела, творившиеся там. И как всегда бывает, когда о чем-то не говорят открыто, слухи вырастали в нечто чудовищное, уродливое. Вдобавок кто-то придавал им определенное направление. Вскоре уже сообщали как абсолютно достоверный факт, будто Мертенс был одним из мучителей, в том самом детском концлагере. Возможно ли, Мертенс, этот милейший человек? От которого никто плохого слова не слышал? Да-да, фашисты искусно маскируются. Самые гнусные палачи прикидываются теперь кроткими человеколюбцами. Иначе почему бы Мертенсу велели вдруг передать свой класс другому педагогу? Совершенно ясно, он был фашистским экзекутором… А может, и похуже… Вот и верь после этого людям! Каков Мертенс, а? Кто бы мог подумать! Но, верно, это еще только цветочки, ягодки впереди…

Да, в этом никто не сомневался. Учителя, собравшиеся на педагогический совет, обменивались многозначительными взглядами и держались чопорно и официально, словно им предстояло вершить суд над злодеем, затесавшимся в их ряды.

Курта Мертенса поразило, что кое-кто из коллег отворачивался от него, не отвечая на приветствие. Его протянутая рука повисала в воздухе. Так вот, значит, как обстоит дело. Да, он нарушил принятое сообща решение. Однако оправдывает ли это их отношение к нему? Ведь до сих пор все питались слухами и ничего достоверного не было известно; он только сейчас собирается сообщить документально подтвержденные факты о невыразимо тяжком периоде в истории их школы. Пусть все знают, какие преступления творились в этих стенах. Надо покончить со страусовой политикой, покончить раз и навсегда.

Директор Штининг, пожилой, холеный мужчина с темными кустистыми бровями и густой белой шапкой волос, обвел серьезным, почти скорбным взглядом лица сидевших за длинным столом членов педагогического совета и тихим, едва слышным голосом начал:

— Уважаемые коллеги, я пригласил вас на этот внеочередной совет, вынужденный к тому неким весьма неприятным инцидентом.

«О, боже, почему он так вцепился в слово «неприятный?!» — подумал Мертенс, пристально взглянув на директора.