Избранное

Если б только он смог заглянуть в сердце и душу Юльчи! Он увидел бы, что его жене враги все, кто мучит ее мужа. Враги господа, которые послали его на войну, довели до ранения и лишили его свободы; враги офицеры и жандармы, которые увезли его, избивали и отняли у него силы; враги Шлезингеры, которым он за сноп пшеницы нажинает четырнадцать снопов, враг торговец, который обманывает его на базаре или в лавке; враг Балог Шете, который погоняет его, чтобы заслужить похвалу и подарки от помещика. До некоторой степени враги и другие люди, здоровые и выносливые, потому что дурни такие — этому вралю нескладному повинуются и готовы до смерти умучить друг друга работой, в том числе и Яноша. А еще, чувствует она, ее враги и те, кто ругается: зачем, дескать, пошел в красные солдаты, или те, кто готов оскорбить его: ты, мол, не справляешься с работой.

Такова пока что была ее «классовая борьба», но Яни она никогда об этом не говорила, потому что сама не думала об этом.

* * *

Пока жнут ближайшие к деревне полосы, мать Яноша варит «детям» обед и приносит еду на поле. Ибо это только родительская мечта, что, когда большинство детей покинет родное гнездо, с ними не будет уж столько хлопот. Смотрите-ка, теперь уже нагрянула забота не только о детях, но и о внуках. И вот две матери договариваются носить в поле еду своим двум горемыкам на пересменку — раз одна, раз другая, чтобы хоть как-то облегчить им жизнь, чтобы не сидели всю неделю на черством хлебе да на пустой лапше. И матушке Балог нельзя даже и пожаловаться на то, что у нее отрываются руки, когда она несет обед двум парам жнецов — ведь ее дочь Эсти с мужем тоже жнут здесь, только в другой артели, да, отрываются, потому что она не может переложить ношу из руки в руку: у нее заняты обе руки да еще узел на спине, а рядом ли, следом ли семенит маленькая девчушка, с ней сладу не было — пойду да пойду к матери и отцу, ведь отец обещал поймать ей на жнивье птичку. Нельзя жаловаться, хотя жаловаться и сладко и хочется, ведь для родной матери только и чести, что она все сделает для своих детей; нельзя жаловаться, потому что либо невестка, либо дочь обидится. «Да, у матушки не отрываются руки, когда она носит обед Эсти с мужем, она для них и на мельницу ходит делать помол, а как для нас, так даже эта малая ноша тянет», — скажет невестка. Так что матушка Балог молчит и жалуется лишь своей маленькой внучке: «Ах, моя букашечка, присядем маленечко, отрываются у меня рученьки». Ибо страх как уходит сила из рук и пальцев, когда их часами и километрами оттягивает книзу горшок или полный короб. Умны же были женщины древности, что носили полные сосуды на голове. Но горячую пищу на голове не понесешь, да к тому же те женщины носили один сосуд, а не два, как Эржи Надь Балог.

И когда за вереницей женщин, идущих по тропе к полю, Юльча и Яни завидят матушку Балог с крохотной девчушкой, которые плетутся в самом хвосте, — малютка уже очень устала, но бабушка не берет ее на руки, у нее нет третьей руки, сердца их настраиваются на веселый лад: ах, и дочурка пришла, так бы и съел тебя, ягодка, только б не занозила ножку.

Всю неделю, когда выпадает минута передышки, им приходит на ум: что душа-радость Бёжике, как она поживает там с бабушкой? Не шибко ли скучает по отцу с матерью?

А иной раз какая-то сумасшедшая тревога сжимает сердце Юльчи: ох, мне снился такой дурной сон, уж не стряслось ли чего с дочуркой? У матери столько дел, и ребенок Эсти тоже при ней, где ей уследить за обоими. Как бы не угодила в уличную канаву или в яму к свиньям. Тоже вот и Чако: эта старая дрянная свинья такая опасная, так и валит с ног, ах, как бы не укусила девчушку. Мне довелось слышать, как свинья сожрала младенца… Вот этак и у свояченицы Сабо сгинул ребенок в страду…

Так сетует Юльча Варга всю неделю, и уж так-то она радуется, увидя свою букашечку, семенящую рядом с бабкой.

К счастью, наступает время обеда, долго ждать не приходится, порядок тут прямо солдатский: женщины, приносящие еду, усаживаются в ряд на краю жнивья в стане, если есть деревья, то под ними, если нет, то прямо под палящим солнцем или у копен, еще почти не дающих тени — солнце стоит в зените, — и ждут, пока не закончат составлять снопы в копны.

Радостно возвращаться наконец в стан. Янош устал, очень устал — жатва не такое дело, чтобы можно было набраться сил по ходу работы, и матушка Балог смотрит на худое костлявое лицо Яни, в его глубоко запавшие усталые глаза, на его исхудавшее тело и тощие ребра с той же тревогой, что и Юльча Варга, и то же невыразимое беспокойство гложет ее сердце: господи, выдержит ли? Сгубили, сгубили красивого сильного парня, мою кровиночку, моего старшенького… И отвертывается, чтобы смахнуть набежавшую на глаза материнскую слезу.

К счастью, ни Яни, ни Юльча не замечают этого, они заняты умыванием и болтовней с девочкой, которая уже спрашивает:

— Отец, ты поймал мне птичку?