Избранное

— Рыба счастливее человека,— заметил Омоиканэ-но микото и, глядя, как Сусаноо насаживает рыбу на бамбуковую палку, усмехнувшись, пояснил: — Человек боится крючка, а рыба храбро глотает его и с легкостью умирает. Мне кажется, я завидую рыбе...

Сусаноо молча закинул леску в болото. И, с виноватым видом глядя на Омоиканэ-но микото, сказал:

— Мне не совсем понятны ваши слова.

Омоиканэ-но микото, поглаживая бороду, сказал вдруг серьезно:

— Не понимаешь, и ладно. А то, как я, ничего не сможешь сделать.

— Почему? — спросил Сусаноо, ничего не понимая. Было не ясно, серьезно говорит Омоиканэ-но микото или шутит, яд в его словах или мед. Но они таили в себе какую-то притягательную силу.

— Крючки глотают только рыбы. Но и я в молодые годы...— На мгновение морщинистое лицо Омоиканэ-но микото подернулось печалью.— И я в молодые годы мечтал о всяком.

Они долго молчали, думая каждый о своем и глядя на старое болото, в котором тихо отражались весенние деревья. А над болотом летали зимородки, иногда скользя по воде, будто брошенные чьей-то рукой камешки.

13

Между тем веселая девушка продолжала жить в сердце Сусаноо. Встречаясь с ней случайно в селении или еще где-нибудь, он непонятно почему краснел и сердце его начинало сильно биться, так же, как под дубом на склоне горы, где он увидел ее впервые, но она держалась надменно и даже не кланялась ему, будто и не знала вовсе.

Однажды, направляясь в горы и проходя мимо источника на краю деревни, он увидел ее среди других девушек, набиравших воду в кувшины. Над источником доцветали камелии, а в брызгах воды, выбивавшейся из камней, в лучах солнца, просачивающихся меж цветов и листьев, играла бледная радуга. Наклонясь над источником, девушка набирала воду в глиняный кувшин. Другие девушки, уже зачерпнув воды, с кувшинами на головах направлялись домой. Над ними сновали ласточки, будто кем-то разбрасываемые гвозди. Когда он подошел к источнику, девушка грациозно поднялась и, стоя с тяжелым кувшином в руке, бросила на него быстрый взгляд, приветливо улыбнувшись.

Как всегда, робея, он слегка поклонился ей. Поднимая кувшин на голову, девушка ответила ему глазами и пошла вслед за подругами. Сусаноо прошел мимо нее к источнику и, зачерпнув большой ладонью воды, отпил несколько глотков, чтобы освежить горло. Но, вспомнив о ее взгляде и улыбке, покраснел, то ли от радости, то ли от стыда, и усмехнулся. Девушки с глиняными кувшинами на головах постепенно удалялись от источника в лучах нежного утреннего солнца, и их белые покрывала развевались на легком ветерке. Но вскоре вновь послышался их веселый смех, некоторые поворачивались к нему, улыбаясь, и бросали на него насмешливые взгляды.

Он пил воду, и взгляды эти, к счастью, не потревожили его. Но смех странно огорчил, и он еще раз зачерпнул пригоршню воды, хотя и не испытывал жажды. И тут в воде источника он увидел отражение человека, которого не сразу узнал. Сусаноо поспешно поднял голову и под белой камелией заметил молодого пастуха с плеткой, тяжелыми шагами приближавшегося к нему. Это был тот самый пастух, его почитатель, из-за которого ему пришлось драться на зеленой горе.

— Здравствуйте! — сказал пастух, дружелюбно улыбаясь, и почтительно поклонился Сусаноо.

— Здравствуй!

Сусаноо невольно нахмурился, подумав, что робеет даже перед этим пастухом.

14

Пастух, ощипывая белые камелии, спросил как ни в чем не бывало:

— Ну, как шишка? Прошла?

— Давно уже,— ответил Сусаноо.

— Прикладывали жеваный рис?

— Прикладывал. Хорошо помогает. Не ожидал даже. Бросив камелий в источник, пастух сказал вдруг со смешком:

— Тогда я научу вас еще кое-чему.

— Чему же это? — недоверчиво спросил Сусаноо.

Молодой пастух, все еще многозначительно улыбаясь, сказал:

— Дайте мне одну яшму из вашего ожерелья.

— Яшму? Конечно, я могу дать яшму, но для чего она тебе?

— Дайте, и все. Ничего плохого я вам не сделаю.

— Нет, пока не скажешь, зачем тебе, не дам,— сказал Сусаноо, все больше и больше раздражаясь. Тогда пастух, лукаво взглянув на него, выпалил:

— Ну ладно, скажу. Вы любите молоденькую девушку, которая только что приходила сюда за водой. Так ведь?

Сусаноо нахмурился и сердито уставился на лоб пастуха, сам же все сильнее и сильнее робел.

— Любите племянницу Омоиканэ-но микото?

— Как?! Она племянница Омоиканэ-но микото? — вскричал Сусаноо.

Пастух, взглянув на него, торжествующе рассмеялся.

— Вот видите! Не пытайтесь скрыть правду, все равно обнаружится.

Сусаноо, сжав губы, молча глядел на камни под ногами. Между камней, в пене брызг, кое-где зеленели листья папоротника...

Ответ был прост:

— Отдам девушке и скажу, что вы о ней все время думаете.

Сусаноо колебался. Он почему-то не хотел, чтобы пастух был в этом деле посредником, но сам не отважился бы открыть свое сердце девушке. Пастух же, заметив нерешительность на его некрасивом лице, продолжал с равнодушным видом.

— Ну, раз не хотите, ничего не поделаешь.

Они помолчали. Потом Сусаноо вынул из ожерелья красивую магатаму, похожую цветом на серебристый жемчуг, и молча протянул ее пастуху. Это была магатама его матери, и он особенно бережно ее хранил.