Избранное

Васька серьезно следил за его упражнениями, потом взял у него из рук гарпун и неодобрительно щелкнул языком:

— Э! Ты думаешь в нерпу попасть за двадцать шагов! Этого не сделает ни один охотник. Нерпа у тебя будет вот где.

Васька показал себе под ноги, затем подошел к стене и шагах в четырех от нее бросил гарпун. Копье со звонким стуком вонзилось в дерево. Васька бросил раз десять и каждый раз попадал в то место, которое отмечал.

Глаза его светились удовольствием.

— Ты бей, как топором, когда колешь дрова или тешешь доску, все по одному месту, — сказал он и передал Лутузе гарпун.

Тот снова принялся за метание и долго еще ворчал и тюкал копьем, пока не стемнело и пока вконец не затупил гарпуна.

На следующий день артельщики первые выехали из стойбища. Двенадцать нарт осторожно спустились на пролив и медленно потянулись вдоль берега по мутному, поднявшемуся льду. На нартах, словно черные гробы, возвышались опрокинутые лодки. А верхом на них сидели мальчишки, впервые взятые отцами на охоту. Они были грязны, заспаны, но серьезны, как подобает охотникам.

Палатки, походные печки, железные гарпуны, снасти, корм — все это делало сани такими тяжелыми, что собаки с трудом тащили их. Они резали лапы о ледяные шипы. Молодой Кинай, слывший за выдумщика, сделал для своих собак кожаные башмачки, но они разгрызали их, стаскивали с лап и оставляли тут же, на льду. Это всю дорогу веселило охотников.

Ветер приносил запах моря.

В лужах на льду отражалось облачное небо, и собаки жадно лакали воду, закрыв глаза.

За Черным мысом, где начиналась земля орочей, Васька свернул к фарватеру. Здесь лед был еще мощный, цвета стали, без торосов и промоин. Обоз подошел к самому краю льда. Отсюда фарватер казался широким и не таким черным, как издали. У края вода отсвечивала зеленью, а дальше сверкала дрожащим светом, как на реке в солнечный день. Плыли, качаясь на мелких волнах, редкие льдины. Дельфины бесшумно ныряли между ними. Их зеленовато-черные спины совсем близко то тут, то там показывались на холодной поверхности, тревожа чаек и собак, пристально глядевших на воду.

Ваську дельфины радовали, предвещая обилие рыбы и нерпы.

— Го-го-го! — крикнул он весело. — Сбрасывай лодки.

Обоз растянулся вдоль края льда. Гиляки постарше начали спускать на воду лодки, стараясь не шуметь. Женщины отвели собак подальше к берегу и там строили стоянку: поставили палатки, разложили шкуры и приготовили холодный обед из мороженой корюшки.

Пообедали наскоро, усевшись тут же на льду; ели молча, скрывая торопливым и громким чавканьем обычное волнение перед охотой, знакомое каждому гиляку. Старый Кинай, отец молодого, хотел было помолиться Кинсу и сжечь кусочки священного сухого дерева, привезенного им из дому, но Васька нетерпеливо, с досадой взмахнул гарпуном, и гиляки направились к лодкам.

Через полчаса на проливе было так же тихо, как прежде. Только с легким стуком ударялись о край льда гиляцкие лодки, и плескалась черная холодная вода. Охотники сидели неподвижно, убрав весла и приготовив гарпуны.

В первый день решено было не стрелять по нерпе, чтобы зря не пугать зверя. Наглые дельфины играли совсем близко. Дельфиньих снастей не было, а стрелять было опасно и бесполезно. Охотники только вздыхали. Затем показались дельфиньи матки, более тихие и осторожные, чем самцы. Они вдруг высоко поднимались из воды, и тогда на их спинах, светлых, словно подернутых росой, можно было видеть гладких детенышей. Матки первые заметили лодки и круто повернули на середину фарватера. За ними ушла и вся стая.

— Рано нынче дельфины вывели детенышей, — сказал Васька Лутузе, сидевшему рядом в лодке молодого Киная. Васька нарочно поставил свою лодку так близко от Киная, чтобы в случае чего можно было помочь Лутузе.

— Да, очень рано, — ответил Лутуза серьезно, хотя не знал, когда дельфинам следует выводить детенышей.

— Весна будет теплой и многоводной, — вставил Кинай.

— Да, по дельфинам видно, — подтвердил Лутуза все с тою же серьезностью.

Ему хотелось казаться таким же опытным и знающим охотником, как Васька. Но на самом деле вот уже больше двух часов, как он жестоко мучился. На валкой и узкой, сбитой из трех досок лодке Киная сидеть было неудобно. Приходилось неподвижно стоять на коленях, опустившись на пятки. Ноги ломило от напряжения. Несмотря на солнце, от льда, от пронзительной, тяжелой воды было холодно даже в тулупчике.

Он не выпускал гарпуна из рук, боясь прозевать зверя. Затекшие пальцы кололо и жгло, болели шея и спина. Несколько раз Лутуза валился на борт, креня лодку, и тихо ругался. А нерпы нигде не было видно, Чего же ждут охотники?