Избранное

— Ну а дальше? — спросил я нетерпеливо, все еще держа бургомистра за локоть.

— А дальше ничего. Не могли же мы ради нее изменить маршрут эшелона. Фрау Траугот прибыла сюда, получила дом и земельный надел подальше от берега. Потом, увидев, что она все равно чувствует себя несчастной, я попытался переселить ее отсюда, но она воспротивилась, это я уже говорил вам.

— Странно, очень странно, — сказал я, задумываясь.

Мне пришла в голову неожиданная мысль.

— Если все так, значит, прежде она уже бывала на море!

— Каким же образом? — спросил бургомистр.

Я пожал плечами, я сам этого не знал.

— Могла ли батрачка из Богемии в прежние годы поехать к морю? — спросил он снова, и я согласился с ним. — Ведь в ту пору для крестьянина съездить по железной дороге даже до ближайшей станции и то было событием, о котором потом вспоминали всю жизнь! Какое уж там море!

Бургомистр говорил спокойно, рассудительно, и чем дольше я его слушал, тем сильнее пробуждалось во мне любопытство. Я признался, что я писатель, интересуюсь людскими судьбами, и попросил его рассказать о своей жизни; он ответил, что охотно сделает это как-нибудь вечерком. Я поблагодарил его и попросил ответить пока на один вопрос: ехал ли он тогда на новую родину один или с семьей; и бургомистр сказал, что один — он один вернулся из концлагеря, жена его умерла там, а двух сыновей своих ему так и не удалось разыскать — говорили, что их взяли в фольксштурм и они погибли.

Сквозь шум моря доносились далекие гудки парохода. У меня сдавило горло; я не мог говорить. Не раз я отчитывался перед самим собой за прожитые годы, писал об этом и думал, что уже подвел окончательный итог. Поездкой к морю мне хотелось как бы поставить точку, но вот я увидел, что это не от меня зависело. Прошлое еще не прошло: пока еще хоть один человек спрашивал о смысле этого переселения, прошлое нельзя было считать минувшим, и я не имел права уклоняться от своего долга. Я вспомнил о том, как я опасался, что разговор с фрау Траугот помешает мне спокойно отдохнуть, и мне стало стыдно.

Бургомистр почувствовал мое смущение.

— Вы были тогда еще очень молоды, — сказал он и спросил, какого я года рождения.

Я ответил: тысяча девятьсот двадцать второго.

— Значит, пришлось идти в солдаты, — заметил бургомистр.

— Я сам этого хотел, — признался я и рассказал ему о встрече с бароном и о тосте за Богемию у моря.

— Но вы тоже нашли ту большую дорогу, по которой жизнь движется вперед, — сказал бургомистр.

— Отыскал в плену, — ответил я.

— Да, вам было труднее отыскать ее, — сказал он. — Вы распивали с милостивым господином бароном вино, а я косил рожь на его полях, копал картошку и свеклу. Так-то жизнь познаешь быстрее, уж поверьте мне!

Я молча кивнул и подумал, что бургомистр, если бы захотел, мог после освобождения остаться в своей родной деревне — ему наверняка это предлагали — и все же он счел более важным отправиться вместе с переселенцами через границу, поддерживать их словом и делом, чтобы они чувствовали себя не брошенными на произвол слепой судьбы, а осмысленно строили бы свое будущее, и я понял, что человек, которого я за глаза скоропалительно окрестил бюрократом, был одним из тех героев, без которых Германия превратилась бы в ничто, Я незаметно разглядывал его: среднего роста, худощав, подтянут, лоб и щеки обветренные, в морщинах, — доброе лицо человека, выдержавшего много боев. «Несомненно, — подумал я, — он носит на лацкане пиджака, под кожаной курткой, маленький овальный значок с изображением красного знамени и двух рук в братском рукопожатии!»[11] Заметив мой взгляд, бургомистр смутился.

— Мне хочется поблагодарить вас, — сказал я.

Мы подошли к ратуше.

— За что? — спросил бургомистр.

Я промолчал, да он, наверное, и не ждал ответа.

Послышались шаги. В дверь выглянула секретарша и сказала, что звонили из районного центра.

— Позвольте еще один вопрос, — обратился я к бургомистру. — Сколько лет фрау Траугот?

— В октябре будет сорок, — ответила вместо него секретарша.

— Сорок? — переспросил я с изумлением, вспомнив лицо почти пятидесятилетней женщины.

Бургомистр молча кивнул мне и направился в свой кабинет. Я растерянно посмотрел на секретаршу:

— Что же так ее состарило?

— Не знаю, — сказала она.

«Но я должен это узнать!» — подумал я.