Избранное

И что еще там заладил этот дурак Ваттеоне, тоже привязался со своим виски!.. А Красавчик, все более оживляясь, рассказывал ей; как занялся политикой, завел разные знакомства, потрясающие связи — он вовремя подсуетился, да к тому же повезло, — дела пошли хорошо, очень даже хорошо, так что теперь, хотя его тесть (тут Ваттеоне невольно поморщился: чертов неаполиташка!)… «хотя мой тесть человек не маленький, мне его помощь не нужна; потому что сейчас, знаешь, только круглый дурак… Теперь не то, что раньше, когда сынов этой благодатной земли топтали и унижали, пока наша страна (самая богатая страна на свете, черт подери!) была заложена и перезаложена иностранному капиталу…».

— Ладно, хватит, этого я наслушалась по радио, — перебила Нелли.

Ваттеоне удивленно посмотрел на нее, хотел возразить; но зачем? Лучше превратить все в шутку. И он неохотно засмеялся, чувствуя себя немного обиженным.

— Ну что ж, как хочешь. Так, значит… Но послушай, у тебя-то как дела? Он все еще работает официантом?

— Он?

Нелли замолчала. Она нервничала, скучала, и от гнева на щеках снова выступили пунцовые пятна. «Только зря время теряю с этим кретином, а там…» Нелли взглянула на часы и мысленно перенеслась домой, на Вилла Креспо: добираться туда час в омнибусе, в толкотне и давке, люди совсем обнаглели. Там в маленьком дворике, установленном цветочными горшками, в тени глицинии стоит плетеное кресло, и Муньос ждет, когда заглянет какой-нибудь мальчонка, чтобы послать его за сигаретами, ведь он уже, наверное, сто раз вынимал из кармана серебряные часы, «привезенные из Испании», пока она тут слушает глупую трескотню Красавчика.

— А? — переспросила Нелли. — Да, да, работает… когда здоров, — солгала она и подумала: «Не забыть бы зайти в аптеку». — Ладно, — Нелли взяла со стола перчатки и сумочку, — мне пора, а то опоздаю. Уже опоздала, заболталась тут с тобой.

— Ты спешишь?

— Извини, но я правда спешу.

Красавчик подозвал официанта, бросил на стол крупную купюру и не глядя сунул сдачу в карман. Нелли уже встала и дожидалась его. Ваттеоне неторопливо, несколько тяжело поднялся.

— Нам надо чаще видеться, — сказал он.

— Да, конечно, — согласилась Нелли.

Но Красавчик, слава богу, не стал ничего уточнять.

Они вместе вышли из бара; Нелли остановилась у самой двери и стала прощаться.

— Тебе куда? — осведомился он.

— Туда, — ответила она неопределенно, протягивая ему руку.

Красавчику почти силой пришлось удержать ее.

— Послушай, я хочу кое-что тебе сказать.

— Что?

— Даже если мы больше не увидимся, мы все равно старые друзья, так ведь? Прошлое не забывается, и… В общем, если тебе что-нибудь будет нужно, не стесняйся. Моя фамилия есть в телефонном справочнике. А хочешь, позвони мне в Секретариат индустриального развития, хорошо?

— Да, да, конечно, — ответила она.

Красавчик не отрываясь смотрел на ее напряженное лицо, смотрел, как подергивается у нее щека. Нелли не поднимала глаз.

— Ты позвонишь? — повторил Красавчик.

— Да, большое спасибо.

— Но ты правда позвонишь?

Она вырвала руку и зашагала вверх по улице; Ваттеоне остался стоять на углу, провожая ее взглядом. Черт, настоящая развалина!

Он поправил галстук и, довольный, посмотрел на свое отражение в витрине.

«Наш безвестный коллега»

Грузный мужчина в самом расцвете лет, он в полной мере успел ощутить хмельной вкус славы, в совершенстве овладел искусством держаться соответственно своему растущему престижу; ему, еще «молодому писателю» — несмотря на довольно ранние седины, — предрекали славу, почести и лавры, коими общество венчает за выдающиеся заслуги на литературном поприще (ибо мой друг уже в самом начале творческого пути был тепло встречен публикой как ярчайший представитель нового писательского поколения и вскоре его имя облетело многие страны как одно из самых громких имен американского Парнаса; вот уже десять лет с неиссякающим удовольствием он созерцал свое имя на обложках шикарных изданий, а рядом — заглавия произведений, переведенных на иностранные языки); и вот, когда личность писателя сложилась и была осенена ореолом славы, с Пепе Ороско случилось нечто, на протяжении довольно длительного периода — недель, а может быть, и месяцев — угрожавшее счастливому, плодотворному и упорядоченному развитию творчества моего друга, пошатнув его уверенность в себе, которая покоилась на прочном пьедестале славы.

Возможно, прибегая к подобному стилю, я несколько преувеличиваю истинное значение этой истории. И если я сказал «случилось» — а мог бы даже сказать «стряслось», — то лишь из-за неожиданности происшедшего, а отнюдь не из-за его особой тяжести. Нет, страшного ничего не было — сущий пустяк, не повлекший за собой никаких пагубных последствий; самый что ни на есть заурядный случай с некоторым даже комическим оттенком, однако все мы довольно долго переживали его… Но хватит разглагольствовать, пора поведать вам факты, коим я сам был свидетелем…