Избранное

Вот так… Тот, кто ответил тогда Николаю Островскому, почему-то усомнился в реальности, — я подчеркиваю это понятие, — в реальности Павки Корчагина… Тони… Жухрая. И это тогда-то, когда страна отошла от 17-го года всего лишь на тринадцать лет?! Только и остается, что развести руками и только потом прямодушно спросить: так каков же он был — тот, кого тогда так смутила беззаветная вера в Правду Павла Корчагина?.. Типичен или нетипичен для того времени? Сам!.. И вот тут я предлагаю совместно подумать над следующим: мы достаточно хорошо вроде бы усвоили методологическую формулу насчет «типических характеров в типических обстоятельствах». Но давайте представим себе, что я, как автор, скажем, будущего «производственного» романа, опишу или, вернее, спишу своего Генерального директора какого-то объединения — с Георгия Александровича Голованова, Генерального директора объединения «Апатит», приняв его, так сказать, за эталон типичного характера современного руководителя современного производства, и тщательно рассмотрю этот характер во всех типических обстоятельствах, то есть обстоятельствах, в которых хотел бы себя увидеть уважаемый Георгий Александрович… По всем-то ведь внешним, так сказать, параметрам: званиям, общественным нагрузкам и регалиям он подходит вроде для этого. И следовательно, будет вести себя в подобном романе строго по протоколам, правилам, инструкциям, субординациям и тому подобным регламентам. Уж он-то, такой герой, дозированно четко проявит себя в сомнительных и бессомнительных ситуациях. Явится к читателю во всем своем положительном блеске. И — что? — будет реальным типом? Я полагаю — навряд ли… Литературу с таким вот героем можно будет использовать только по назначению врача — вместо снотворного или, простите, рвотного… Типичный же герой — это мое глубочайшее убеждение — сперва всегда нетипичен. Потому как он вызревает в сфере сокровенного, ожидаемого народом. И чем точнее сумеет настроить себя писатель на волну этого сокровенного, социального ожидания — тем нетипичнее, а значит, типичнее создаст характер.

Здесь, конечно же, нельзя забывать и о таких принципиально важных моментах, какими являются взаимная ответственность литературы и жизни и вины их друг за друга. Замечательнейший советский критик Михаил Михайлович Бахтин предельно четко сформулировал свою мысль по этому поводу, сказав, что

«поэт должен помнить, что в пошлой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в бесплодности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».

И еще одно — аналогичное и давно не дающее мне покоя соображение академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. Вдумайтесь, пожалуйста:

«…Красота является как новое в пределах старого. Абсолютно новое «не узнается». И соотношение нового и старого все время меняется. С увеличением гибкости и «интеллигентности» эстетического сознания доля нового становится все больше, доля старого уменьшается и отступает. Но абсолютно новое не может все же существовать: оно не узнается».

Я понимаю душевную озабоченность молодой харьковской поэтессы, которая вчера в разговоре со мной не без грусти заметила, что не раз уже слышала от людей, покидающих помещение, где только что закончился вечер поэзии, что они — это же надо! — хорошо отдохнули!.. Так и представился некий читатель моего, скажем, романа, что, выключая свет, говорит, позевывая, своей супруге: «Слышь, вот почитал романчик и… здорово отдохнул. Рекомендую…»

И еще об одном тревожном аспекте. Уже возвращаясь с Кольского полуострова, раскрыл в самолете «Неделю», а там вот про что:

«Кем бы ни стал в будущем сегодняшний школьник, какую бы про себя профессию ни выбрал, всегда важнейшую роль в его жизни будет играть наука. Таковы приметы нашего времени, эпохи НТР. К рациональному научному мышлению, к свершениям современной техники ребят приобщают и могучие ее союзники — телевидение, кино, литература…»

Да-а… Все это так, но не с пересолом ли, а? Русский писатель-любомудр Михаил Михайлович Пришвин как-то отметил в своем дневнике: