Избранное

Поэтому скажу сразу — сегодня как никогда назрела необходимость некоторого изменения оценочного критерия деятельности предприятия. Это факт! И в этом я убежден на сто процентов!.. Чем же его заменить? — спросите вы меня… Отвечу. Думаю над этим. Думаю… — Кряквин на мгновение смолк, вспомнив о зале, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы ощутить на себе пристально-гипнотизирующую его тишину… Он кашлянул. — Я считаю, что научная достоверность эффективности работы хозяйственных звеньев обеспечивается на основе комплексного применения стоимостных, трудовых и натуральных показателей, которые являются важнейшими рычагами использования объективных экономических законов и, в первую очередь, основного экономического закона социализма. Что же касается поощрительных фондов, то их, по-моему, стоит формировать самым простейшим способом — в виде отчисления твердого процента от массы чистой прибыли, которая остается у предприятия после всех расчетов с государством. Причем процент этот должен быть достаточно велик, чтобы стало возможно оплачивать из него не только текущие премии за выполнение плана, но и все другие виды материальных поощрений. Короче, надо, чтобы предприятие было в состоянии обеспечить свое саморазвитие в нормальных размерах. Я не против того, чтобы небольшая часть этих фондов централизовалась в рамках министерства. Ну а теперь, в связи со всем этим теоретическим, конкретно о комбинате «Полярный»… В моем запасе еще имеется несколько минут… — Кряквин взглянул на часы, выдернул из кармана платок и с силой вытер им блестко вспотевший лоб.

А ввечеру́ над санаторием, в котором отдыхал Михеев, разразилась стремительная летняя гроза. Но сначала, всего за несколько минут до нее, случилась надо всем: парком, прудом, коттеджами — теплая тишина… И Иван Андреевич замер, подчиняясь мгновению, над пишущей машинкой, так и не добив одним пальцем слово «встретиться»… Оно куцевато и нелепо оборвалось на четвертой букве… «Встр…» Он посмотрел перед собой в уже завороненное сумеречью стекло веранды, и… тут же прямо в глаза ему косо и рвано смигнул похожий на растянутую за ноги букву «и» зигзаг молнии… Одновременно в шелесте и шорохах накатилась на сад ветровая волна. Иван Андреевич увидел, как низко и плоско пригнулись к земле цветы… Раскатисто громыхнуло, до звона в ушах, а после обрушился на сад светлый, прямостоячий ливень. Разом потемнели дорожки, и на мокрой трепещущей листве запрыгали блики от молний. В раскрытую дверь веранды густо вошел удивительно свежий, настоянный на чем-то неземном аромат.

Иван Андреевич глубоко и часто задышал носом. Ему вдруг сделалось хорошо, и сама собой исчезла из затылка весь день просидевшая в нем щемливая боль. Он прикрыл левый глаз и прицелился правым в уже отпечатанные строчки… Теперь они показались ему глупыми и слюнявыми… «Уважаемая Вера Владимировна! Чувствую себя чрезвычайно виноватым перед Вами. Давно уже и не раз притом собирался дать знать о себе, да все как-то откладывал, сам не знаю почему. Вероятно, необходимо поступить просто. Взять и рискнуть приехать к Вам. Но вот опять что-то мешает мне сделать это, а следовательно, и мешает встр…» Иван Андреевич решительно взялся обеими руками за лист и со звуком выдернул его из машинки. Тщательно и мелко изорвал и только потом сбросил клочки в корзину. «Тоже мне, Онегин…» — подумал о себе, сунул руку в карман пиджака, висящего на спинке стула, и сразу же наткнулся там на замшевый, туго набитый железом кобурок. Отодвинув машинку, Иван Андреевич расстегнул его и быстро отыскал на кольце ключ от квартиры Грининой… Вспомнил, как она, нанизывая ключ, сказала ему, неподвижно глядя сквозь стекла очков:

— На всякий случай, Михеев. Мало ли что… Будете приходить, когда захочется…

Сейчас ему очень захотелось прийти к ней, на Сретенку, и снова подышать знакомым, смешанным запахом…

Иван Андреевич встал, посмотрел на порог и начал одеваться…

Гроза уже далеко сдвинулась в сторону от санатория, да и ливень, теряя упругость, теперь только слабо шипел по листве.

Он с минуту постоял на крыльце, так и не зная — идти или не идти? — шагнул по мокрым ступенькам на дорожку, поднял воротник плаща, ощущая в себе все усиливающуюся и усиливающуюся неуверенность, но все-таки заставил себя пойти в парк, понимая заранее, что далеко он на этот раз все равно не уйдет.

«Ну с какой такой стати я заявлюсь к ней? — думал Иван Андреевич. — Да и зачем?..»

— Иван Андреевич! Товарищ Михеев! — услышал он за спиной чей-то женский голос.

Нервно оглянулся. К нему подбегала в наброшенной на халат прозрачной накидке медсестра.