Избранное

— Отдай им эти сорок центов и убери их отсюда! — кричал он. — А если ты еще раз посмеешь привести их сюда, я всю вашу шайку кнутом разгоню!

— Господи боже мой, полковник, вы же сами знаете, что у меня никаких сорока центов нету. Неужели они не могут обойтись без них, раз уже им все остальное отдали?

— Неправда, они у тебя есть, — сказала мисс Дженни. — Вчера я заказала тебе башмаки, и у тебя осталось полдоллара.

Саймон с обидой и изумлением глянул на нее.

— Отдай им деньги, — приказал старый Баярд.

Саймон медленно сунул руку в карман, вытащил полдоллара и стал медленно вертеть монету на ладони.

— А вдруг эти деньги мне понадобятся, полковник, — возразил он. — Уж их-то они могли бы мне оставить.

— Отдай им деньги! По-моему, ты можешь уплатить хотя бы эти сорок центов! — проревел старый Баярд.

Саймон нехотя поднялся, и проповедник подошел к нему.

— А где же десять центов сдачи? — спросил Саймон и не расставался со своей монетой до тех пор, пока ему не вручили две монеты по пять центов. После этого комитет удалился.

— Ну а теперь говори, куда ты девал эти деньги, — сказал старый Баярд.

— Дело было так, сэр, — с готовностью начал Саймон. — Я отдал эти деньги взаймы.

Мисс Дженни встала.

— О господи, опять все сначала! — проговорила она уходя. Сидя у освещенного солнцем окна своей комнаты, она еще долго слышала, как в дремотном субботнем воздухе то поднимался, то снова затихал яростный рев старого Баярда и мягкий, вкрадчивый голос Саймона.

В саду оставалась еще одна роза, одна-единственная роза. Она продолжала цвести в эти безотрадные дни позднего лета, и, хотя виргинская хурма давно уже вывесила свои миниатюрные солнца на украшенных фестонами ветвях, между тем как амбровое дерево, клен и гикори уже две недели красовались в золотисто-алом уборе, хотя мороз уже дважды обводил своим белым карандашом травинки, среди которых, подобно восьмидесятилетним старцам, сидели на корточках деды кузнечиков, а солнечные полдни благоухали ромашкой, она все еще цвела — перезрелая, величественно яркая, как угасающая бутафорская звезда. Эти дни мисс Дженни работала в саду, надев теплый свитер, и в ее запачканной землею перчатке поблескивал садовый совок.

— Эта роза похожа на некоторых моих знакомых женщин, — сказала она. — Она просто не умеет вовремя отойти на задний план и сделаться бабушкой.

— Пусть она до конца использует лето, — сказала Нарцисса. На ней было темное шерстяное платье, она тоже держала в руках совок и безмятежно плелась вслед за порывистой, нетерпеливо ворчащей мисс Дженни, не делая ровно ничего. Меньше чем ничего, меньше чем даже Айсом, потому что она деморализовала Айсома, который тотчас же молча присягнул на верность бездеятельному левому крылу. — Она тоже имеет право на лето.

— Некоторые люди не понимают, что лету тоже приходит конец, — отозвалась мисс Дженни. — Бабье лето не оправдание для тех старух, которые пытаются молодиться.

— Но ведь это еще не старость.

— Возможно. Когда-нибудь ты сама убедишься.

— Ах, когда-нибудь. Я пока еще не готова стать бабушкой.

— Однако ты уже на верном пути. — Мисс Дженни осторожным и точным движением выкопала совком луковицу тюльпана, очистила корни от налипших комков земли и продолжала: — Баярдов у нас в роду было более чем достаточно. Пожалуй, на этот раз можно назвать его Джоном.

— Вы так думаете?

— Да, — сказала мисс Дженни. — Мы назовем его Джоном. Эй, Айсом!

Хлопкоочистительная машина работала уже целый месяц, загруженная хлопком с полей Сарторисов, а также плантаторов с другого конца долины и разбросанных по склонам холмов участков мелких издольщиков. Свою землю Сарторисы сдавали в аренду за долю урожая. Большинство арендаторов уже собрали свой хлопок и позднюю кукурузу, и вечерами, когда безветренный воздух бабьего лета был напоен острой, как запах осеннего дыма, древней печалью, Баярд с Нарциссой ездили на опушку леса к ручью, куда негры свозили тростник и где они гнали из сорго свой общий запас патоки на зиму. Один из негров — своего рода патриарх среди арендаторов — владел прессом и мулом, который приводил в движение пресс. Этот негр перемалывал тростник и наблюдал за варкой сока, взимая в свою пользу десятую часть, и, когда Баярд с Нарциссой подъезжали, мул его медленно и терпеливо тащился по кругу, с хрустом давя ногами пересохшую сердцевину тростника, а один из внуков патриарха закладывал тростник в дробилку.