Избранное

Но за всеми этими серыми глыбами и по всем углам, как актеры в ожидании выхода у боковых кулис, притаились фигуры в шелковых и атласных кринолинах и фижмах, в камзолах и широких плащах, а иные в серых мундирах, опоясанных широкими алыми шарфами, и с грозными шпагами, до поры до времени мирно покоящимися в ножнах, а среди них, быть может, и сам Джеб Стюарт на украшенном цветочными гирляндами лоснящемся гнедом коне или же такой, каким он запомнился ей в 58-м году в Балтиморе под ветками остролистника и омелы, с золотыми кудрями, ниспадавшими на тонкое черное сукно. Мисс Дженни сидела, гордо выпрямив свою гренадерскую спину, положив на колени шляпу и сосредоточенно глядя перед собой, а в это время ее гостья коснулась клавиш, и звуки понеслись и, сплетаясь в мелодию, постепенно закрыли занавесом всю сцену.

На кухне завтракал Кэспи, а отец его Саймон, сестра Элнора и племянник Айсом (в военной форме) сидели и смотрели, как он ест. До войны он был помощником Саймона на конюшне и вообще мальчиком на побегушках, выполнял всю ту работу, которую Саймон под предлогом своей дряхлости и сыновнего долга Кэспи ухитрялся на него взвалить, а также ту, которую мисс Дженни могла для него изобрести и от которой ему не удавалось отвертеться. Кроме того, старый Баярд время от времени посылал его работать в поле. Потом его забрали по призыву и отправили во Францию, в доки Сан-Сюльпис, в качестве солдата рабочего батальона, где он выполнял всю ту работу, которую сержанты и капралы ухитрялись взвалить на его штатские плечи, и еще ту, которую офицеры-белые могли для него изобрести и от которой ему не удавалось отвертеться.

После этого вся работа в доме легла на Саймона и Айсома. Но мисс Дженни без конца гоняла Айсома по всяким пустякам, и потому Саймон вскоре возненавидел военных заправил такой лютой ненавистью, словно он был профессиональным деятелем демократической партии. Тем временем Кэспи, не слишком утруждая себя работой, приобщался к европейскому образу жизни в условиях военного времени — без сомнения, к грядущей своей погибели, ибо в конечном счете шум утих и полководцы удалились, оставив за собою пустоту, заполненную обычной ожесточенной перебранкой законных наследников Армагеддона, и Кэспи вернулся на родину человеком с точки зрения социологической совершенно конченым, с ярко выраженным отвращением к труду — как честному, так и нечестному, — а также с двумя почетными ранами, добытыми в драке за игрою в кости. Однако он все же вернулся, к ворчливому удовлетворению своего родителя и к восторгу Айсома и Элноры, и вот теперь он сидел на кухне и рассказывал им про войну.

— Белые мне нынче не указ, — говорил он. — Война, брат, все это изменила. Раз мы, цветные, годимся на то, чтоб Францию от немцев спасать, значит, мы годимся и на то, чтоб нам дали все права, какие есть у немцев. Французы так и считают, ну а если Америка не согласна, мы ее научим. Да, сэр, это цветные солдаты спасли Францию да еще и Америку в придачу, не говоря уже про пароходы, что мы с утра до ночи за доллар в день разгружали.

— Сдается мне, парень, что твой длинный язык на войне короче не стал, — заметил Саймон.

— Война-то как раз негру язык и развязала, — поправил его Кэспи. — Дала ему право говорить. Убивайте немцев, а речи произносить потом будете — вот нам что сказали. Так мы и сделали.

— А ты сам сколько человек убил, дядя Кэспи? — почтительно осведомился Айсом.

— Стану я их считать! Иной раз за утро убьешь их столько, сколько тут во всем доме народу не наберется. Сидим это мы однажды на дне парохода — он к берегу был привязан, — как вдруг подходит эта ихняя подводная лодка и останавливается возле нас. Офицеры-белые — те сразу на берег повыскакивали да и попрятались кто куда. Ну а мы, конечно, сидим себе там внизу и знать ничего не знаем, покуда кто-то по лестнице спускаться не начал. У нас даже винтовок при себе не было, ну, мы как увидели, что зеленые ноги к нам по лестнице лезут, сразу под лестницу забрались, а как кто из них на пол соскочит, один из наших трах его по башке поленом, а другой его тут же в сторону оттаскивает да глотку ему кухонным ножом перерезает. Их там штук тридцать было… Элнора, есть у тебя еще кофе?

— Конечно, есть, — пробормотал Саймон.

Айсом молча таращил глаза, а Элнора сняла с плиты кофейник и налила Кэспи еще чашку. Некоторое время он молча прихлебывал кофе.