Избранное

— А мне совсем другое говорили. Мне говорили, будто он спрыгнул с водокачки, перемахнул через целый состав товарных вагонов и штабелей с бревнами и чуть-чуть не угодил в этот самый пруд.

— Ничего подобного. Он спустился на веревке с крыши дома, а потом нырнул в пруд. Веревка была привязана к баку с водой.

— А разве ему не пришлось прыгать через бревна и товарные вагоны? И разве он не мог при этом с таким же успехом сломать себе шею, как если бы он прыгал с водокачки?

— Наверное, мог, — отвечала Нарцисса.

— Ну вот, а я что говорю? Зачем все это было нужно?

— Не знаю.

— То-то и дело, что не знаешь. Вот потому он так и сделал.

Некоторое время тетя Сэлли с торжествующим видом раскачивалась в качалке. Нарцисса внесла последний штрих в голубой узор из дельфиниума. На подоконнике рядом с корзинкой внезапно и беззвучно — словно выскочив из рукава фокусника — возник полосатый бело-коричневый кот. Постояв на согнутых лапах, он, сощурясь, оглядел комнату, а затем улегся на живот и, вытянув шею, узким розовым языком принялся вылизывать себе плечо. Нарцисса подошла к окну и погладила кота по блестящей спине.

— А потом он полетел на воздушном шаре, когда…

— Но ведь это был Джон, а вовсе не Баярд, — повторила Нарцисса.

— А мне совсем другое говорили. Мне говорили, что это был именно он и что Баярд и Дженни со слезами на глазах умоляли его этого не делать. Мне говорили…

— Но ведь там же никого из них не было. Баярда там вообще не было. А на воздушном шаре летел Джон. Он полетел, чтоб не разочаровывать фермеров. Я сама была при этом.

— Ну да — стояла и смотрела, вместо того чтоб позвонить по телефону Дженни или перейти площадь и вызвать Баярда из банка. Стояла и даже ни слова не промолвила.

— Да, — отвечала Нарцисса. Она действительно стояла рядом с Хоресом в неподвижной, напряженно застывшей толпе фермеров, смотрела, как раздувается и натягивает канаты шар; смотрела на Джона Сарториса в вылинявшей фланелевой рубашке и вельветовых брюках, на балаганщика, который объяснял ему устройство вытяжного троса и парашюта; стояла, не успевая ловить ртом воздух, который с бешеной скоростью вырывался из легких; смотрела, как шар взмывает в небо вместе с Джоном — он сидел на хрупкой трапеции, болтавшейся внизу, — смотрела, как шар, и люди, и все кругом медленно опрокидывается, а потом вдруг обнаружила, что, уцепившись за Хореса, стоит под прикрытием какого-то фургона и пытается отдышаться.

Джон опустился на заросли шиповника милях в трех от города, отцепил парашют, вышел на дорогу и остановил проезжавшего мимо негра. Когда до города оставалось не больше мили, он увидел старого Баярда, который бешено несся навстречу в коляске, и пока они стояли бок о бок посреди дороги, старый Баярд, сидя в своей коляске, изливал накопившуюся ярость, между тем как на повозке сидел его внук в изодранной одежде и на его исцарапанном лице застыло выражение человека, которому довелось испытать нечто столь невыразимо прекрасное, что расставанье с этой на миг воплощенной мечтой воспринималось как очищение, а вовсе не как утрата.

Назавтра, проходя по улице, Нарцисса встретила Джона, который с бешеной стремительностью, отличавшей обоих братьев, выбежал из какой-то лавки, отскочил в сторону, чтобы не сбить ее с ног, и выпалил:

— Ах, изви… Хелло!

Лицо его, заклеенное крест-накрест пластырем, было озорным, веселым и дерзким. На мгновение она подняла на него широко открытые отчаянные глаза, потом прижала ладонь к губам и быстро, почти бегом, пошла прочь.

Потом он уехал вместе с братом, и война отбросила их, словно двух беспокойных псов, запертых в отдаленной конуре. Мисс Дженни рассказывала ей о них, о скучных, продиктованных чувством долга письмах, которые они изредка посылали домой, а потом он погиб — где-то далеко за морем, и не было тела, чтобы возвратить его земле, и оттого ей казалось, что он все еще смеется над этим словом, как смеялся прежде над прочими звуками, означающими покой, — смеется, не дождавшись, пока Время и весь его реквизит не внушат ему, что итог человеческой мудрости — вознестись в мечтах так высоко, чтобы в поисках мечты не утратить и самую мечту.

Тетушка Сэлли мерно качалась в качалке.

— Не все ли равно, который из двух это был. Они оба друг друга стоят. Впрочем, они не виноваты, что их так дурно воспитали. Испортили вконец — и того и другого. Люси Сарторис до самой своей смерти никому не позволяла делать им замечания. Будь это мои дети… — Она все качалась и качалась. — …я б из них эту дурь выбила. Нечего сказать — вырастила парочку диких индейцев. Эти Сарторисы воображают, что лучше их на свете никого нет. Даже Люси Крэнстон, которая была из такой семьи, каких во всем штате не сыщешь, и та считала, что само божественное провидение удостоило ее чести стать женой одного Сарториса и матерью еще двоих. А все их гордыня, ложная гордыня.

Она мерно качалась в качалке. Под рукой у Нарциссы с ленивым нахальством мурлыкал кот.