Избранное. Том 2

— «Здравствуй, учитель мой!

Я все вспоминаю тебя и думаю о тебе. Ведь ты был первым, которому я доверил свою тайну, и твои добрые слова вдохнули в меня сто новых жизней, одну прекрасней другой. Ты помог мне увидеть из маленького окна горской сакли весь мир людей, с его сложностью и несовершенством. А здесь я вижу каждый день две грани мира: ночь и день, тень и свет, зло и добро, падение и взлет. Мне недосуг здесь писать стихи. Но, учитель мой, я ничуть не сожалею об этом. Пусть я не стал поэтом, но я боец за справедливое, за великое наше дело. И я учусь смело смотреть смерти в глаза…

Готовимся к штурму, седьмому по счету, высоты, похожей на ту высоту, на которой стоит наша школа. Где ты сейчас, учитель мой, ты, который, грея у маленькой печи свои озябшие руки, читал нам Некрасова, Лермонтова, Маяковского? Ты назвал меня поэтом, когда я осмелился прочитать свои несовершенные стихи. Поэтом, может, я пока и не стал, но честным солдатом я могу сегодня назвать себя, а это труднее. Вспоминаю я стихи Батырая:

Пусть у храброго отца

Не родится робкий сын,Ибо должен будет онДать отпор врагам отца.»

― В ТУ НОЧЬ, ГОТОВЯСЬ УМИРАТЬ… ―

Пролог

В ту ночь, готовясь умирать,

Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым,

Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кровь пополам —

Так жизнь в ту ночь открылась нам.

К. Симонов

Вы знаете, что такое Буртау-Шурми? Вряд ли. Потому что даже горцы, живущие близко от этих мест, давно забыли туда дорогу.

Когда-то по крутым склонам Буртау-Шурми проходили тропы к далеким горным аулам Чибзиб-Сирт — Верхнего Хребта, но с тех пор, как проложили к этим аулам шоссе в объезд, заросшие лесом склоны Буртау-Шурми оказались в стороне. И теперь узкие тропы, что вились здесь змейками полвека назад, покрылись густыми зарослями орешника и дикой айвы, боярышника и сливы, кислой до невероятности. Неспелые ягоды этой сливы висят на ветках, как позолоченные серьги, потом они становятся почти прозрачными, и бока их краснеют под жаркими лучами солнца.

Буртау-Шурми ― край холодных ключей и ручьев, что протекают в глубинах гор. Давно человек не преклонял здесь колен перед чудодейственной влагой, чтобы зачерпнуть ее в ладони со словами: «Мне да пойдет впрок, а злому пусть во вред!..»

Ни с чем не сравнима чистота здешней воды, будь это родник в скале или ручеек, что поет свой вечный гимн жизни среди камней и буйной травы, под метровыми зонтами лопуха. Именно здесь рвали когда-то в старинy чабаны конский щавель, чтобы обернуть свежую брынзу…

В воде отражается бирюзовое небо с барашками облаков, а на дне видны круглые камешки самых разных оттенков. Кажется, будто веселый волшебник, проходя мимо, высыпал их сюда из своего парчового кармана для забав.

Я не раз приезжал в Буртау-Шурми, чтобы, сбросив с плеч мои мешки-хурджины, отяжелевшие от никчемных забот и неурядиц, вздохнуть полной грудью, напиться чистой воды и порадоваться этой первозданной красоте. Сколько гордости, сколько величия в этом суровом молчании, сколько ясности и простоты под высоким небом. Гляди и радуйся. Ива тянется своими косами к воде, по замшелым бокам скалы, похожей на древнее окаменевшее животное, струится серебро десятков, сотен маленьких водопадов, в брызгах цветут радуги. Это называется Чархарила-Мукаче — Рог Здоровья. Да, здесь здоровый дух, здесь дышится так свободно, здесь говорит с тобой природа на своем языке…

Но вправду ли дики эти леса? Прислушайтесь, и вы услышите не только жаворонка или кукушку, но и голоса людей. Не случайных путников, нет, и не лесорубов — здесь лес не рубят, и не мельников — мельницы в этом ущелье давно остановили свои жернова. А голоса людей, занятых необычным для Буртау-Шурми делом.