Избранное. Том первый

– Возьми оружие-то... и нож возьми в знак дружбы. А что подо мной был – никто не узнает... Приходи после на берег, ежели не струсишь. – И, беспечно насвистывая, отправился к дощанику. Однако путь выбирал так, чтобы за спиной постоянно оказывались деревья. Сгоряча пустит тот ещё одну стрелу – и поминай как звали. А служба только что началась. Началась, надо сказать, не шибко удачно. Сперва лихие ограбили. Теперь вот с этим юнцом стычка. Вновь вспоминал скуластое потное лицо со злобным оскалом, с шевелящимися редкими усиками. Лихой будет воин, когда окрепнет.

– Ну, где твои гости? – ехидно поинтересовался Любим, развалившись на траве, отхлёбывая уху.

Потом тоже черпал.

– Гости явятся... – успокоил Володей.

Подкрепившись, рассыпал бисер, несколько металлических пряжек и цепочек у костра.

– Щас, браты, отплывём на серёдку. Так будет чуток надёжней.

Отплыли, выбрав спокойный омуток, бросили якорь.

В утреннем ровном блеске томилась река, ожидая полудня. Изредка всплёскивала рыбная мелочь; ходил, подымая буруны, не то таймень, не то осётр. Потап, дремавший на корме, ожил, нацелил иззубренную стрелу, привязав к ней надутый бычий пузырь.

- Володей, – смешливо пытал Любим, – как женатому-то, ловко?

- Женись, узнаешь, – невозмутимо отвечал Володей, обогнавший своих товарищей не только в скорой и нечаянной женитьбе, но и в рано проснувшейся зрелости. В глазах, полных озорства и удали, иной раз вспыхивали холодные огоньки, но Володей их прятал. Но столько дней бок о бок – всё равно видно: изменился человек на глазах.

– Женитьба – не напасть, жениться – не пропасть, – угрюмо отшутился Любим, вглядываясь в берег.

Володей лежал, положив руки под голову, смотрел в высокое чистое небо. Все тревоги, все огорчения отступили куда-то. Было ему необъяснимо сладко и чуточку грустно. Там Стешка, там скоро сын родится, Иванко, гладкий, тёплый, с молочными пузырями на мягких губах, с огромными материнскими глазищами. Будет агукать, пускать струи... учиться произносить слово «тятя». Стешка примется его обучать именно этому слову. Володей и сам перво-наперво сказал: «Тятя». И, возвращаясь из долгих походов, отец первым делом справлялся: «А как там малой у меня?». Если парнишка хворал, тотчас бросался к нему, даже не сняв походной справы, и долго-долго всматривался в изменившиеся черты, словно хотел влить в ребёнка свои начинавшие убывать силы. Да и впрямь хотел, но не мог. И внушал больному: «Сынок, не хворай! Лучше я за тебя отхвораю». Если ребёнок улыбался и тянул к нему ручонки, Отлас расцветал счастливой улыбкой и чёрным, прокуренным пальцем щекотал ему подбородок.

– Гляди ты! Казак! Зубов полон рот!

«Вот и я так вернусь, а Иванко проснётся и – глазёнками на меня зырк!..» – грезил Володей, вместе с дощаником покачиваясь на волне.

- Оп-па! – выдохнул невозмутимый Потап. Дощаник дёрнуло назад, потом крутануло. – Попался голубчик! Теперь он мой! Ох, зверюга!

Потап схватил верёвку, привязанную к гарпуну, потянул на себя. В воде билась огромная, в человечий рост, рыбина.

Любим кинулся ему помогать.

- Не спешите, – охладил рыбаков Отлас. – Пущай походит... скорей осовеет.

Выгнув могучую, с гребнем спину, рыбина ринулась в глубину. Потап, постепенно отпуская верёвку, посапывал. Любим, нетерпеливо приплясывая на корме, с дрожью в голосе молил случай:

Хоть бы гарпун не вырвался! Хоть бы...

Договорить не успел. С берега кто-то гортанно крикнул.

– Вот и гости пожаловали, – считая людей в шкурах, сказал Володей.

– Как в воду глядел, – досадливо сморщился Любим. – Парус ставить аль будем отстреливаться?

– Не спеши, кума, в рай. Гостей по-доброму привечают.

– Как угадал, что придут? – спросил Потап, всё ещё не выпуская верёвку.

– В воду-то зря, что ль, глядим? – усмехнулся Любим и напомнил: – Эй, осетра упустишь!

– А мы его на верёвке к берегу, – усмехнулся Володей и, подняв якорь, велел грести.

11

Звал тот парень, с которым столкнулись в лесу. Он и сородичи его были вооружены, однако стрелы держали в колчанах. Володей насчитал человек тридцать. Вроде одно племя, а цветом и обличьем разные: русые, рыжие, дегтярно-чёрные, курносые, горбоносые, с плоскими носами.

– Потапко, – указал Любим на одного, с белыми как у Потапа волосами, – не батька ли твой тут наследил?

– Мог. Он бывал в здешних местах.

– Ну-к что, братайся давай, – посоветовал Любим, сам шарил глазами по берегу: – Девок и баб нет... Без баб живут, что ли?

– Может, службу несут, как мы, – предположил Потап, которому народ этот неизвестный, возможно, не очень доброжелательно настроенный, не слишком понравился. Вот сойдёшь сейчас наземь, оцепят, свяжут. Но лица вроде незлые, и стрелы в колчанах. Да долго ль их вынуть? Не верилось теперь незнакомым людям, ещё свежа была в памяти стычка с лихими, гибель Ширманова. Но не праздновать же трусов перед ними! Вон Любим с Володеем идут без оглядки. Может, и они трусят немножко? Прихвачу-ка я на всякий случай веслецо. Вдруг пригодится какого-нибудь озорника по голове погладить.