Избранное в двух томах

тренироваться в выполнении разворотов предельной крутизны. Он заваливал

машину в крен, по крайней мере вдвое превышающий официально разрешенный

в нормальной эксплуатации. Казалось, еще хотя бы один градус — и корабль не

выдержит. Но этого-то последнего градуса летчик и не допускал! Он держался на

том самом пределе, выше которого — авария, а ниже — потеря времени на

развороте, проволочка, избежать которую можно, только пилотируя с точностью

буквально ювелирной.

В довершение всего разворачиваться приходилось не в горизонтальной

плоскости — на постоянной вы-

431

соте, — а описывая в воздухе некую сложную кривую и по вертикали. Первую

половину разворота надо было выполнять с одновременным крутым подъемом, чтобы как можно быстрее погасить скорость. Дело в том, что лишняя скорость —

та самая скорость, за которую так боролся экипаж на прямой, — во время

разворота превращается из блага в немалое зло: чем больше скорость, тем больше

радиус, а значит, и продолжительность разворота; убедиться в этом нетрудно, не

поднимаясь в воздух, на автомобиле или даже на велосипеде. Можно было бы, конечно, погасить скорость и без горки, в горизонтальном полете, самым

простым способом — убрав газ, но тогда пришлось бы, закончив разворот, вновь

разгонять машину по прямой, а тяжелый корабль делает это очень медленно, —

опять дело свелось бы к большим потерям.

Чтобы ускорить восстановление прежней скорости, лучше всего разгоняться

после разворота на крутом снижении с полным газом. Так и было задумано:

вторую половину разворота делать со снижением.

Получалась сложная, какая-то кривая пилотажная траектория: сначала боевой

разворот с предельным (точнее, запредельным!) креном и энергичным набором

высоты, а затем крутое снижение с тем же креном и разгоном исходной, тоже

выходящей за все обычно действующие пределы скорости.

Все — предельное, наибольшее, максимальное, не укладывающееся в

привычные нормы!

Фигуры пилотажа на сверхтяжелом корабле! Казалось бы, трудно придумать

что-нибудь более сложное.

Но воистину неисчерпаема изобретательность судьбы, когда она хочет

досадить слабым смертным! Более сложное оказалось, увы, возможным и вскоре

возникло перед нашими друзьями во вполне конкретном обличье мощной

фронтальной облачности, не предусмотренной метеосводкой, но тем не менее

нахально разлегшейся впереди, точно по курсу полета.

Что делать?

Считать попытку установления рекорда несостоявшейся, махнуть рукой и

возвращаться не солоно хлебавши домой? Эта мысль, как удалось установить

последующим придирчивым опросом, никому из участников полета решительно

не понравилась. Прежде чем возвращаться к ней, хотелось перебрать все другие

возможности. Но какие?

432 Забраться повыше и продолжать полет над облаками?

Но это означало бы уйти с той самой единственной высоты, на которой

достигалась наивысшая скорость.

Оставалось одно: «не обращать внимания» — продолжать путь в облаках, благо никаких признаков близости гроз не ощущалось и ожидать чего-либо

опасного для прочности самолета от полета в облачности не приходилось.

Правда, зато неизбежно приходилось ожидать другого — пилотирования

вслепую, по косвенным, часто запаздывающим показаниям стрелок

многочисленных приборов. Управлять вслепую там, где и при ясном-то небе и

четком горизонте требовались предельная четкость и безотрывно напряженное

внимание! Если вернуться к той же аналогии с жонглером, то теперь, в облаках, приходилось уже не просто жонглировать, а жонглировать с завязанными

глазами. И так выполнить не только прямолинейный полет на сверхдопустимом

режиме, но и совсем уж акробатический фигурный разворот!

Сейчас, по расчету времени, пора будет в него вписываться. Каждая сотня

метров, на которую самолет проскочит за контрольный пункт Оршу, окажется

вдвойне вредоносной: ведь ее же придется проходить и обратно; следовательно, паразитический, не учитываемый при подсчете средней скорости участок пути

увеличится вдвое. Нет, прозевать команду на разворот ни в коем случае нельзя.

Теперь в оба должен глядеть (вернее, слушать) бортрадист: за связь с внешним

миром отвечает он.

— .. Вас вижу. Проход фиксирую, — сообщает наконец радиолокационная

станция с земли.

И в ту же секунду Липко энергично тянет колонку управления на себя и

крутит штурвал влево.

Я представляю себе, как метался взгляд летчика от прибора к прибору во

время этого разворота: крен, перегрузка, скорость, подъем, курс, снова крен, снова скорость. . Инерция прижимает тело к креслу.. Дрожит от напряжения

корабль.. За покрытыми испариной стеклами кабины сплошная молочная мгла, но летчик отработанным за годы полетов внутренним взором видит, какую

хитрую, лежащую на самой грани возможного кривую описывает его машина.

Обратный путь показался экипажу короче. Это, можно сказать, всеобщая

закономерность: знакомая,

433