Избранное в двух томах. Том 2

Повернув голову до отказа, насколько позволял мой собственный шлемофон и

привязные ремни, я мог краем глаза лицезреть своего механического пассажира.

Как и следовало ожидать, он сидел спокойно и ни малейшего волнения по поводу

предстоящего ему катапультирования не проявлял. Метрах в тридцати правее и

немного сзади на другом истребителе идет мой коллега летчик-испытатель В. А.

Быстрое. Как всегда при полете на параллельных курсах, кажется, будто его

машина зависла в воздухе на одном месте: то качнется, то «вспухнет» метра на

три вверх, то слегка провалится впил, но все это вокруг одного и того же

положения — скорость, с которой оба наших самолета, будто соединенные

невидимыми связями, стремительно летят вперед, непосредственно никак не

ощущается.. Еще минута, и мы разворачиваемся на боевой курс. Короткий

радиообмен с Землей («Работу разрешаю. .»), Володя Быстров, целясь через

боковой визир, занимает относительно меня такое положение, чтобы мой самолет

был в кадре, и

165

включает киноаппарат. Протянув левую руку, я перекидываю тумблер отстрела и

в то же мгновение всем телом ощущаю резкий, хотя и не очень сильный удар но

конструкции самолета (это похоже на попадание зениткой). Слышу звук взрыва

(тоже на фоне всех прочих сопутствующих полету шумов не очень сильный), в

нос ударяет острый запах пороховых газов. . Кладу самолет в вираж и вижу

манекен, уже висящий под раскрывшимся парашютом. Неподалеку от него на

другом парашюте спускается сделавшее свое дело кресло. Вот и вся работа. .

Несколько позднее пришлось мне заниматься отстрелом катапультируемых

кресел с манекенами н на тяжелом реактивном стратегическом бомбардировщике.

Пока дело касалось кресел стрелков, радиста, оператора, никаких особых, впечатлений это не производило. Но вот дело дошло до кресла второго летчика.

Тут уж я с самого взлета почувствовал себя как-то не очень обычно. Рядом со

мной, там, где я привык видеть живого человека, своего второго летчика

Анатолия Семеновича Липко, восседает неподвижный, холодный, не

обращающий на меня ни малейшего внимания манекен. Впрочем, Толя Липко тут

же, на борту самолета: уступив свое штатное место манекену, он не пожелал

остаться на земле («Мало ли что, вдруг пригожусь. .») и устроился рядом с

пультом бортинженера.

В тот день, помнится, земля была закрыта низкой, хотя и довольно тонкой

облачностью. Весь заход мы строили по командам с наземного локатора:

— Три градуса левее.. Хорошо, так держать. . Внимание! Киносъемщику

начать съемку.. Сброс!

Услышав слово «сброс», я нажал тумблер отстрела люка, и пол пилотской

кабины с грохотом улетел куда-то из-под моих ног (катапультирование на этом

самолете производилось не как обычно — вверх, а вниз). По кабине вихрем

закрутился шумный холодный забортный воздух. В глаза полезла неизвестно

откуда, из каких закоулков взявшаяся пыль. Но времени на то, чтобы разложить

все эти впечатления в своем сознании по полочкам, не было: отсчитав после

сброса люка две секунды, я нажал тумблер катапультирования кресла, и тут же

рядом со мной что-то сверкнуло, раздался хлопок, и вот уже там, где только что

было кресло второго летчика, остался голый, пустой угол, особенно странно

выглядящий в кабине самолета, где едва ли

166

не каждый кубический сантиметр пространства обязательно чем-то заполнен..

Теперь можно осмотреться. Под ногами вместо пола медленно плывущие облака, в этой дыре болтаются тросики с выдернутыми из улетевшего кресла чеками. .

Подсознательное странное ощущение: будто выбросил за борт человека. На МиГ-9 этого ощущения не было, наверное, потому, что в течение всего полета — от

взлета и до момента сброса — я манекена почти не видел и, следовательно, не

воспринимал его как соседа и, если угодно, спутника. .

Все это мне вспомнилось, когда я стоял в просторной комнате «спасенцев»

перед креслом корабля «Восток» с полулежащим в нем манекеном. В отличие от

тех манекенов, которые я когда-то отстреливал с самолетов, у этого, как было

сказано, имелось «лицо». Однако, странным образом, оно не только не оживляло

своего обладателя, но, напротив, делало его как бы еще более мертвым — не зря,

оказывается, говорят художники, что условное в искусстве часто воспринимается

живее, реалистичнее, чем натуралистическое.

Мою непочтительную реплику о сходстве манекена с покойником одобрили

не все присутствующие. Но Королев сказал, что разделяет такое мнение, и тут же

распорядился:

— Напишите на ном что-нибудь. Ну, скажем, «манекен». Или «макет».

Так и было сделано.

И тем не менее, когда я подумал, как эти манекены, проделав в космосе свой

путь вокруг земного шара, автоматически катапультируются из спускающегося

корабля и опустятся где-то па парашюте, то не мог не задать себе вопрос: что же

все-таки подумают люди, которые увидят все это со стороны? Увидят, как с неба