Избранное в двух томах. Том I

Мы, четверо сменщиков на круговом вороте, остановились около Зельфугарова. Корнеев – крестьянин сибирский, блатарь Лёня Сёменов, инженер Вронский и я. Блатарь Лёня Сёменов говорил:

– Только в лагере и учиться работать на механизмах – берись за всякую работу, отвечать ты не будешь, если сломаешь лебедку или подъемный кран. Понемногу научишься. – Рассуждение, которое в ходу у молодых колымских хирургов.

А Вронский и Корнеев были моими знакомыми, не друзьями, а просто знакомыми – еще с Чёрного озера, с той командировки, где я возвращался к жизни.

Зельфугаров, не вставая, повернул к нам окровавленное лицо с распухшими грязными губами.

– Не могу встать, ребята. Под ребро бил. Эх, начальник, начальник.

– Иди к фельдшеру.

– Боюсь, хуже будет. Начальнику скажет.

– Вот что, – сказал я, – конца этому не будет. Есть выход. Приедет начальник Дальстройугля или еще какое большое начальство, выйти вперед и в присутствии начальства дать по морде Киселёву. Прозвенит на всю Колыму, и Киселёва снимут, безусловно переведут. А тот, кто ударит, примет срок. Сколько лет дадут за Киселёва?

Мы шли на работу, вертели ворот, ушли в барак, поужинали, хотели ложиться спать. Меня вызвали в контору.

В конторе сидел, глядя в землю, Киселёв. Он был не трус и угроз не любил.

– Ну, что, – сказал он весело. – На всю Колыму прогремит, а? Я вот под суд тебя отдам – за покушение. Иди отсюда, сволочь!..

Донести мог только Вронский, но как? Мы все время были вместе.

С тех пор жить на участке мне стало легче. Киселёв даже не подходил к вороту и на работе бывал с мелкокалиберкой, а в шахту-штольню, уже углубленную, не спускался.

Кто-то вошел в барак.

– К доктору иди.

«Доктором», сменившим Лунина, был некто Колесников – тоже недоучившийся медик, молодой высокий парень из заключенных.

В амбулатории за столом сидел Лунин в полушубке.

– Собирай вещи, поедем сейчас на Аркагалу. Колесников, пиши направление.

Колесников сложил лист бумаги в несколько раз, оторвал крошечный кусочек, чуть больше почтовой марки, и тончайшим почерком вывел: «В санчасть лагеря Аркагала».

Лунин взял бумажку и побежал:

– Пойду визу у Киселёва возьму.

Вернулся он огорченный.

– Не пускает, понимаешь. Говорит – ты ему по морде дать обещал. Ни в какую не соглашается.

Я рассказал всю историю.

Лунин разорвал «направление».

– Сам виноват, – сказал он мне. – Какое твое дело до Зельфугарова, до всех этих… Тебя-то не били.

– Меня били раньше.

– Ну, до свиданья. Машина ждет. Что-нибудь придумаем. – И Лунин сел в кабинку грузовика.

Прошло еще несколько дней, и Лунин приехал снова.

– Сейчас иду к Киселёву. Насчет тебя.

Через полчаса он вернулся.

– Все в порядке. Согласился.

– А как?

– Есть у меня один способ укрощать сердца строптивых.

И Сергей Михайлович изобразил разговор с Киселёвым:

– Какими судьбами, Сергей Михайлович? Садитесь. Закуривайте.

– Да нет, некогда. Я вам тут, Павел Иванович, акты о побоях привез, – мне оперативка переслала для подписи. Ну, прежде чем подписывать, я решил спросить у вас, правда ли все это?

– Неправда, Сергей Михайлович. Враги мои готовы…

– Вот и я так думал. Я не подпишу этих актов. Все равно уж, Павел Иванович, ничего не исправишь, выбитых зубов не вставишь обратно.

– Так, Сергей Михайлович. Прошу ко мне домой, там жена наливочку изготовила. Берег к Новому году, да ради такого случая…

– Нет, нет, Павел Иванович. Только услуга за услугу. Отпустите на Аркагалу Андреева.

– Вот этого уж никак не могу. Андреев – это, что называется…

– Ваш личный враг?

– Да-да.

– Ну, а это мой личный друг. Я думал, вы повнимательней отнесетесь к моей просьбе. Возьмите, посмотрите акты о побоях.

Киселёв помолчал.

– Пусть едет.

– Напишите аттестат.

– Пусть приходит сам.

Я шагнул за порог конторы. Киселёв глядел в землю.

– Поедете на Аркагалу. Возьмите аттестат.

Я молчал. Конторщик выписал аттестат, и я вернулся в амбулаторию.

Лунин уже уехал, но меня ждал Колесников.

– Поедешь вечером, часов в девять. Острый аппендицит! – и протянул мне бумажку.

Больше ни Киселёва, ни Колесникова я никогда не видел. Киселёва вскоре перевели в другое место, на «Эльген», и там он был убит через несколько месяцев, случайно. В квартиру, в домик, где он жил, забрался ночью вор. Киселёв, услышав шаги, схватил со стены двустволку заряженную, взвел курок и бросился на вора. Вор кинулся в окно, и Киселёв ударил его в спину прикладом и выпустил заряд из обоих стволов в свой собственный живот.

Все заключенные во всех угольных районах Колымы радовались этой смерти. Газета с объявлением о похоронах Киселёва переходила из рук в руки. В шахте во время работы измятый клочок газеты освещали рудничной лампочкой аккумулятора. Читали, радовались и кричали «ура». Киселёв умер! Бог все-таки есть!

Вот от Киселёва-то и выручил меня Сергей Михайлович.

Аркагалинский лагерь обслуживал шахту. На сто подземных рабочих, сто шахтеров – тысяча обслуги всяческой.

Голод подступал к Аркагале. И, конечно, раньше всего голод вошел в бараки пятьдесят восьмой статьи.

Сергей Михайлович сердился.