Избранное в двух томах. Том II

Вернувшись в батальон, мы доложили комбату, зачем нас вызывали. Выслушав наши рассуждения о важности агитационной работы с немцами, Собченко усмехнулся:

— Лучшая агитация — это бить его, гада! — А по поводу наших возможных новых назначений сказал: — Вы еще подумайте, стоит ли? Здесь вы командиры, а в штабах-то полковых только подчиненными будете, кто куда пошлет.

Признаться, эти слова комбата нас несколько смутили…

Прошло еще несколько дней, и нас с Рыкуном снова вызвали на КП полка, на этот раз к самому Ефремову.

Первым, кого увидели мы, войдя во двор дома, где помещался штаб, был капитан Карзов — помощник начальника штаба полка по оперативной части, то есть его заместитель. С Карзовым я уже был немного знаком — он бывал у нас в батальоне для проверки, как идут занятия. Еще новичок в службе, не всегда убежденный, правильно ли я выполняю то, что мне поручено, я немножко завидовал уверенности, хваткости Карзова, быстроте, с какой он делал выводы и высказывал свое мнение, ориентировался в обстановке. Мне импонировало, что Карзов, мой ровесник, имеет богатый фронтовой опыт, воюя с первого дня войны, и, будучи старшим по должности, этого старшинства не старается подчеркивать.

Увидев нас, Карзов спросил:

— Вы к Ефремову? Торопитесь, а то он сейчас уезжает.

На крыльце показался выходящий из штаба Ефремов.

— А, голубчики! — остановился он, увидев нас. — На вас пришел из дивизии приказ. Назначаетесь полковыми переводчиками. Один остается, другой откомандировывается.

«Неужели придется расстаться с полком? — насторожился я. — Хоть и недолго прослужил я здесь, но уже привык, что называется, к месту — уходить не хочется».

— Рыкун? — спросил Ефремов моего напарника. — Вы — в соседний полк! Берите предписание и сегодня же отправляйтесь! А вы, — обратился он ко мне, забирайте свои вещички, прощайтесь с батальоном и перебирайтесь в штаб полка.

— Благодарю, товарищ подполковник.

Ефремов рассмеялся, но с каким-то оттенком недовольства:

— Сколько служу, благодарности только от начальства получал, а вот сподобился — от подчиненного. Карзов! Переводчика новоявленного возьми под свою опеку, живет пусть с вами при оперативной части, объясни насчет постановки на довольствие и прочего! — и, сказав это, Ефремов быстро пошел со двора.

— Ну, ты даешь! — ухмыльнулся Карзов. — Благодарность командиру полка объявил! Запомни, дорогой товарищ: на военной службе благодарит только начальник подчиненного! Ладно, образуешься. Забирай свое имущество и приходи.

Мы с Рыкуном поспешили обратно в батальон — доложить Собченко и поскорее отправиться к новым местам службы. Рыкун был несколько опечален: ему-то приходится уходить из полка, где все-таки есть мы, его однокашники по училищу. Да и мне было грустновато: я уже прижился в батальоне, свыкся с людьми, да и должность у меня не маленькая — как-никак, принадлежу к батальонному руководству, это что-нибудь да значит…

Узнав о наших новых назначениях, Собченко не смог скрыть досады:

— Жаль мне таких грамотеев отпускать. Тем более еще неизвестно, кого вместо вас ставить. Да что поделаешь, ежели для пользы службы? Я-то знаю — не сами вы на новые должности набивались. Звонил мне Ефремов…

В тот же день, распрощавшись с сослуживцами по батальону и с Рыкуном, я перебрался на командный пункт полка и поселился в хате, в которую привел меня Карзов. Кроме него, там жили еще два помощника начальника штаба полка, или, как их для краткости именовали, пээнша, два капитана, оба, примерно, моих лет: по разведке — Сохин, высокий, сухощавый, сдержанный, немногословный; и по шифровальной службе — Байгазиев, в противоположность Сохину очень заводной, легко загорающийся и так же быстро остывающий, невысокого роста, смуглый, с кривоватыми, как у истинного кавалериста, ногами — да он и был прежде кавалеристом, командовал в полку взводом конной разведки, но ввиду упразднения такового был переквалификацирован на шифровальщика. В первый же день я убедился, как любит Байгазиев вспоминать о своем кавалерийском прошлом.

С моими новыми сослуживцами и соседями я, как это бывает на военной службе, сошелся быстро, особенно с Карзовым, который, как оказалось, не чужд интереса к литературе и, как и я, страдает от того, что нечего почитать. Узнав, что у меня есть Блок, Карзов тотчас же выпросил его и вечером, когда после дневных трудов все собрались в хате, начал увлеченно читать стихи вслух, надеясь, что и Сохин, и Байгазиев будут очарованы блоковской музой. По просьбе Карзова я рассказал о Блоке, о его жизни.

— Тоже с немцами воевал! — восхитился Байгазиев, слушая меня. Особенное впечатление на него произвело то, что Блок в первую мировую войну был на фронте и руководил оборонительными работами. Сохин же своего отношения к поэзии Блока и к его личности не высказал никак. Он, кажется, вообще скептически относился ко всякой лирике. А вот то, что в штабе полка появился переводчик, он сразу же обратил в практическую пользу: попросил меня проводить занятия по немецкому языку с подведомственными ему полковыми разведчиками.