Избранное в двух томах. Том II

А дождь стучит, стучит, стучит… Но как-то странно: посыплется, словно даст длинную очередь, и замолкает. Потом снова очередь…

Нет, не очередь. Не дождь. Трещит пишущая машинка в кабинете следователя. Сначала он задает вопрос на русском языке. Потом повторяет по-немецки для писаря, сидящего за машинкой. Следователь до сих пор не догадывается, что подследственной знаком немецкий язык и что она понимает все диктуемое писарю. Вопрос за вопросом. Все те же вопросы, которые уже задавали много раз: «Имя?» «Состав группы?» «Задание?» «Пароли?» «Явки?» «С кем из местных жителей должны связаться?» Вопросы разные. А ответ на каждый из них следователь диктует один и тот же: «Не отвечает». И машинка выстукивает: «Не отвечает».

«Не отвечает». Следователь новый — сколько их уже было! — еще не потерял терпения. Но, наверное, и этот кончит допрос тем же, чем и все его предшественники: начнет бить сам или призовет подручных.

Стучит, стучит машинка…

Нет, она стучала днем, в кабинете следователя. А сейчас в одиночке тихо. И только в памяти это: стрекочет машинка, сыплется, сыплется дождь… Все смешалось в голове. Где сон, где явь, где то, что было прежде, где то, что есть сейчас…

Постукивает, постукивает дождик по кровле… И — словно молнией высветило на миг в темноте ночи — вспыхивает в памяти: осень, ночь, дождь. Вспыхивает и гаснет — мозг Саши слишком утомлен.

Но если бы она способна была вспомнить…

Поздняя осень сорок третьего года, октябрь. Беззвездная промозглая ночь и дождь, дождь, дождь, который сеется с низко нависшего, сплошь затянутого тучами неба. Темная улица. Ни одного огонька в окнах низких одноэтажных домов. Приказ немецкого командования: за нарушение правил светомаскировки немедленный расстрел. Как и за хождение ночью без особых пропусков. В Мозыре, прифронтовом городе, строжайший режим.

Не видно, не слышно ни одного прохожего. Только шелест дождя. Да иногда чуть различимые в его шелесте размеренные шаги проходящего патруля.

Стараясь держаться в тени стен и забора, по улице спешит девушка в темном платке, ватнике, сапогах.

Скособоченный одноэтажный домишко в конце улицы. Из-за ограды торчат давно оголившиеся ветви старых деревьев, похожие в темноте на огромные узловатые черные пальцы. Калитка, набухшая от сырости, открывается с трудом. Не скрипнуть… Осторожнее прикрыть ее за собой. С улицы никто не должен заметить, что кто-то вошел во двор.

Девушка поднимается по ступенькам крыльца.

— Кто там? — спрашивает из-за двери настороженный женский голос.

— Тетя Маруся, это я, Клава…

— Клава? — голос становится еще более настороженным.

— Да, я, Клава. Привет вам от брата Алексея. Письмо прислал.

— Что пишет? — дверь все еще заперта.

— Пишет, что поправляется. Ждите в гости.

Дверь наконец открывается: ее открыли слова пароля, только что сказанные ночной гостьей.

На пороге хозяйка конспиративной квартиры.

— Заходи, Клава.

Клава — очередное имя Саши Кулешовой, полученное ею перед вылетом на задание. Несколько дней назад ее в составе группы разведчиков сбросили на парашюте в лес неподалеку от линии фронта, близ Мозыря. Разведчики связались с подпольщиками. А теперь Саше предстоит с помощью подпольщиков обосноваться в городе Мозыре — узле четырех железнодорожных линий. В Мозыре полно немецких штабов и тыловых учреждений. Сведения о противнике, которые должны собрать здесь Саша и ее товарищи, нужны командованию для подготовки нового наступления.

В сенях темно. Хозяйка, накрепко заперев входную дверь, нащупав Сашину руку, вводит ее в дом. Там не светлее, чем в сенях, Саша не видит хозяйки, слышит только ее голос:

— Света нет, с электростанцией опять что-то приключилось. Ни керосину, ни спичек. От всего освободил Гитлер. Два года уже при таком новом порядке живем.

Хозяйка в темноте подводит Сашу к кровати:

— Здесь спать будешь. Документ у тебя для немцев правильный?

— По всем статьям, — успокаивает Саша. — Если полицаи заявятся — знаете, как про меня сказать?

— Знаю. Предупреждена. Только хоть и с верным документом ты, а все же не вовремя… Лучше переждала бы у наших, в лесу.

— А что случилось?

— Облавы по городу были — и вчера, и сегодня. Может быть, и завтра будут. Объявления развешаны: всем, у кого в документе штампа регистрации нет, не позже чем послезавтра к утру явиться в комендатуру. А сегодня соседка моя на кладбище пошла, к старику своему на могилу, помянуть, вровень год как помер, так немцы не пустили ее, караул там зачем-то перед кладбищем поставлен. Ну ладно, спи пока. Утро вечера мудренее.

Саша лежала на кровати, но сон не приходил. Монотонно постукивал в оконное стекло бесконечный дождь, но не навевал дремоты, как когда-то прежде, в давней мирной жизни, а словно звал: «Встань, выйди, узнай, встань, выйди, узнай!» Звал тревожно, беспокойно.