Избранное в двух томах. Том II

Попыталась приподняться. Но сил не хватило…

Грубым рывком оторвали от пола, поставили на ноги, потащили…

Потерять сознание не успела: свежий, наполненный прохладой предвесенней влажностью ветерок пахнул в лицо, и это как-то прибавило сил. Однако на ногах устоять не смогла.

Но упасть ей не дали, подхватили чьи-то руки — нет, не грубые руки мучителей, а другие, бережные. Только тогда разглядела, что рядом-товарищи по группе. Поддерживают, встав вплотную, совсем близко их лица. Как изменились они с тех пор, когда она их видела в последний раз на станции Калинковичи, в какой-то большой комнате, куда всех десятерых притащили уже обезоруженными и связанными.

Оборванные, изможденные, с серыми лицами, как не похожи были эти истерзанные фашистами люди, выглядевшие почти стариками, на тех бравых парней, с которыми Саша два месяца назад вместе отправлялась на задание. Но это были они, ее товарищи. Они поддерживали ее, не давая упасть. И, чувствуя тепло дружеских рук, Саша, казалось ей, обретала в себе какие-то новые силы. Ведь теперь все они вместе. До конца.

Только сейчас она заметила, что на груди у каждого, на веревке, перекинутой через шею, повешена доска с аккуратной надписью на русском языке: «Советский парашютист». Один из немцев, подойдя к Саше, повесил и ей на шею такую же доску.

Прозвучала хлесткая, как удар бича, команда. Сашу и ее товарищей повели к уже распахнутым воротам, подталкивая прикладами и окриками.

Шагали по раскисшему, подтаявшему снегу, который податливо расступался под ногами. Но каждый шаг давался Саше с большим трудом — не было сил. И если бы ее не поддерживали под руки, она, наверное, не смогла бы сделать и нескольких шагов. Воздух, наполненный запахом талого снега, воздух ранней весны кружил голову, как вино. Уже давно не видевшей ничего, кроме стен камеры и крохотного прямоугольника неба в зарешеченном окне, Саше все казалось сейчас необычным и новым: и чуть подернутое прозрачными, медленно плывущими продолговатыми облачками небо, и покачивающиеся на легком ветерке тонкие ветви деревьев по сторонам дороги. Словно в необычном уже для нее мире шла она сейчас, в мире, таком знакомом и таком далеком от всей ее жизни в последнее время.

Шли молча. Слышен был только шаркающий по мокрому снегу звук шагов, чье-то трудное, хрипловатое дыхание. Плотной кучкой, держась друг за друга, шли десять человек, окруженные конвоем. Старались держать головы как можно выше, ступать как можно тверже, чтобы не радовать врагов видом своей слабости. Гитлеровцы с нашивками зондеркоманды на рукавах шинелей, которые вели Сашу и ее товарищей, в первые минуты подталкивали их, покрикивали. Но те шли, словно бы не замечая своих мучителей, словно какая-то невидимая сила на последнем пути как бы отгородила их от палачей, подняла над ними. И этого не могли не почувствовать гитлеровцы! Если они и были освобождены их фюрером от совести, то способности ощущать силу человеческого духа они еще не потеряли. Ведь даже зверь, случается, темным инстинктом своим ощущает ее присутствие и столбенеет перед человеком. Вот так и немцы из зондеркоманды. Они вели Сашу и ее товарищей уже без окрика, без тычка, без ухмылки.

Саша шла в каком-то полузабытьи. Взор ее выхватывал и фиксировал то лица товарищей, обращенные к ней, то фигуры каких-то женщин, наглухо замотанных в шали, робко и сочувственно глядящих с обочин дороги, то квадратные, обтянутые мутно-зеленым шинельным сукном спины конвоиров, шагающих справа и слева.

Их вывели за околицу и остановили на ровном и голом выгоне, где снег был совсем уже немощным, посеревшим, и кое-где сквозь него просвечивала земля. Легкий шелест, подобный шелесту волны, слышался вокруг, и только сейчас Саша поняла, что за серо-зеленой цепью немцев, сомкнутой вокруг нее и ее товарищей, стоят люди. Темные одежды и бледные лица женщин, девочек, старух, несколько седых бород, и глаза, глаза, глаза, наполненные болью, состраданием. Люди, настоящие люди. Не фашисты. А свои, те самые, ради которых в войну она шла на все. Саша догадывалась — гитлеровцы нарочно согнали жителей на этот пустырь, чтобы они смотрели и устрашались.

Раздалась какая-то команда, которую Саша не расслышала, к ней и к ее товарищам подбежали несколько немцев и оторвали их друг от друга. Она только успела ощутить прощальное пожатие чьих-то пальцев на своем запястье. И только сейчас обратила внимание на то, что стоит перед длинным дощатым помостом высотой в стол и что помост этот построен под большими деревенскими качелями, на которых по праздникам в мирное время, наверное, весело раскачивались местные девчата и парни. Но сейчас на прочных бревенчатых перекладинах не качели, а петли.