Избранное в двух томах. Том второй

Овца взбрыкивает, поднимается с места, раздувая ноздри, нежно облизывает новорожденного. Коспан тепло смотрит на эти крохотные существа, выкарабкивающиеся из еще горячих, дымящихся последов. Еще слепые, не обсохшие как следует, они встают на шаткие ножки и тоненько, дребезжаще блеют, оповещая мир о своем рождении. Проделав это, ягненок тут же безошибочно тычется носом в вымя матери.

У овцы казахской породы материнское чувство развито чрезвычайно сильно. Когда от нее уносят ягненка, она бежит следом и жалобно блеет, а потом долго ходит как потерянная.

Коспан уносит ягнят в утепленный сенник. Теплые и влажные, они брыкаются, тычутся мордочками ему в грудь. В сеннике особый запах ягнячьего помета. С утра до ночи носит Коспан ягнят на руках одного за другим — овцы ягнятся как по команде. Никогда Коспан не испытывает большего удовольствия от своей работы, как в эти дни. Он чувствует себя, как повар, по колено стоящий в этом вареве молодой зарождающейся жизни.

Весны не остановить. Она прорвется сквозь ледяные стены, проторит путь в самых высоких заносах, и даже ее первое робкое дыхание уже непобедимо.

Коспан вспоминает свою первую чабанскую весну. Та весна как будто заново раскрыла перед ним смысл жизни.

После того как стычка с Жаппасбаем лишила его работы, Коспан резко изменился. Безвольно опустив руки, он сидел дома с утра до ночи. Жанель тайком горестно вздыхала, глядя на согбенную фигуру мужа. Каждое утро она, не говоря ни слова, отправлялась на работу. Лишь через неделю осторожно спросила:

— Что ты думаешь насчет работы, Коспан?

Он не ответил, но долго, сурово смотрел на нее. На лице его было написано: «Ну вот, и ты теперь... теперь твоя очередь... выходит, что и тебе я уже не нужен...»

Она не отвела взгляда. Знала, о чем думает Коспан, и ей было больно. Они всегда понимали друг друга почти без слов, и сейчас Жанель только молча покачала головой.

Тогда Коспан вскочил. Жалость к жене, злость на себя за несправедливые подозрения всколыхнули его. Он заговорил отчаянно и горячечно, словно вдруг лопнул гнойник, набухавший все эти месяцы в душе:

— Не могу я больше, Жанель, не могу! Не знаю, что делать! Нет мне места под этим небом! Говорят ведь, что умная собака не показывает людям своего трупа... Вот и мне, наверное, надо найти какую-нибудь канаву и лежать там, пока не околею!

Она молчала, когда он выкричался, села рядом и тихо положила руку на его колено:

— Не нужно так себя мучить, милый. Давай переедем в аул. Там мы что-нибудь придумаем, там наши родственники, близкие...

— Где ты нашла этих близких? — снова закричал он. — Все люди только и мечтают присоединиться к травле! Везде, где есть казахи, будут мне совать в нос мое «предательство»!

Жанель не выдержала и тоже закричала:

— Как тебе не стыдно! Какой-то выродок оскорбил тебя, а ты готов плюнуть в душу всему народу?! Всегда я думала, что ты сильный, а сейчас...

Жанель оборвала фразу, и Коспан почему-то успокоился. Тогда она снова присела рядом с ним:

— Поедем в колхоз, не пропадем мы там. Народ — золотая колыбель для любого джигита. Чужими мы там не будем.

Жанель первая поехала в колхоз и вернулась за Коспаном на телеге, запряженной двумя волами. Председатель Кумар принял их с распростертыми объятиями — ему дозарезу были нужны люди, особенно мужчины.

— Я о тебе знал, Коспан, когда ты еще был районным работником. Ну что ж, отведай и нашего хлеба, милости просим. Подойдет тебе должность бригадира? Хочешь стать заведующим молочной фермой? Есть и другие места.

— У вас тут все мужики в начальниках ходят, а тяжелая работа на бабьих плечах, — задумчиво сказал Коспан. — Знаете что, пошлите-ка вы меня в чабаны.

Кумар был удивлен и даже несколько озадачен. Кто из грамотных мужчин в то время вызвался бы идти в чабаны? Одни старики да старухи ходили за отарами. Разве мог он знать, что у Коспана был особый расчет? Ни один прохиндей не позарится на чабанскую должность, с этой работы его уже никто не спихнет. Привлекало Коспана и одиночество, возможность жить вдали от недоверчивых или жалостливых глаз, которые ему за эти месяцы так осточертели.

Коспан стал подручным старика Минайдара. В те годы Кадыржан и Васиха были еще несовершеннолетними, овцами занимались Минайдар и Салиха. Ну, а Каламуш был тогда лишь шустрым толстеньким карапузом.

Та первая весна в степи... Утренний воздух после грозы свеж и прохладен. Нежная зелень вдоль ручья блестит тысячами бусинок росы, на кустах поросли капель. Маленькие ягнята копошатся в низине. Туда к ним колобком катится пятилетний Каламуш. При виде мальчишки ягнята смешно подпрыгивают, Каламуш хватает их за спинки.

Великая степь распростерлась под прозрачным голубым небом. Солнце, уже поднявшееся над горизонтом на длину аркана, согревало ее бесчисленные, как морские волны, бугры. Овцы купались в легких клубах теплого пара. Жаворонки с веселым пением набирали высоту.