Избранное в двух томах. Том второй

На маленьких лодчонках нас перевозят обратно на берег. Мы возвращаемся по знакомой уже нам ночной улице и, что всего удивительней, даже встречаем знакомых. Вот, вот она мелькнула в толпе, та самая девчонка, расписанная белой краской под тигренка! А вот и семилетний коммерсант со своим товаром, восклицающий протяжно и томительно «Уан рупий! Уан рупий!» Точное повторение позавчерашней ночной жизни. Некоторые из моих спутников говорят об этом уже с каким-то чисто этнографическим любопытством. А я не могу. Меня продолжают жестоко ранить эти голодные детские глаза и заунывные возгласы.

Конечно, я согласен с Вармой — вечер простаков был дивным вечером. Но в то же время этот вечер, соприкоснув нас вплотную с душой индийского народа, еще больше обострил боль за его боли.

Завтра мы уезжаем из Бенареса. Он дал нам кое-что понять о стране. Какие же новые открытия ждут нас впереди?

ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ

Блеск и нищета Калькутты. Мягкие беседы об острых вопросах. «Добрым словом и змею из гнезда выманишь».

Мне необходима была пауза, и я взял ее себе явочным порядком. В день отлета в Калькутту решил не выходить до обеда из своего номера. Надо было хоть ненадолго остановить приток впечатлений, чтобы осмыслить увиденное, чтобы поделиться им с бумагой. Это было правильное решение. Мой блокнот помог мне хоть вчерне организовать мысли и чувства.

Если бы я не сделал этого, было бы куда труднее выдержать задержку самолета на целых два часа. Два часа под палящим солнцем — не такое уж шуточное испытание. Но вот и оно позади, и мы летим в Калькутту в самолете «Фокер», напоминающем наш АН-24, с моторами, расположенными под крылом. Нас снова обслуживают не стюарды, а стюардессы. Вспоминаю удивление Исаака Голубева при виде первой из них в Дели. Оказывается, его сведения четырехлетней давности явно устарели. Индийские женщины за эти последние годы сделали большой шаг вперед на пути к трудовой самостоятельности. И держатся они на работе без всякого налета «восточной» забитости. Они скромны, но полны достоинства, вежливы, но отнюдь не искательны. Глядя на них, трудно себе представить, что это потомки тех женщин, которые веками обречены были на затворничество. А какое мужественное спокойствие проявили эти девушки, когда уже на подступах к Калькутте наш самолет начало как-то очень неприятно трясти и швырять из стороны в сторону!

Но вот на фоне быстро густеющих сумерек под нами обозначились огни города. И чем заметнее темнело, тем ярче разливалось это море электрического света. Между огнями извилистой полоской тянулся Ганг. Уже по пульсу жизни аэропорта угадывался масштаб города. А на пути к гостинице мы, несмотря на дождь, ясно разглядели из окон машины, что едем по большому современному городу с широкими улицами, огромными зданиями, с корпусами фабрик и заводов.

Это первое впечатление полностью подтвердилось на другое утро, когда мы ощутили в раскаленном воздухе привкус фабричной копоти. Да, город огромен. Но не похож на наши большие города. Здесь огромные здания банков соседствуют с жалкими лачугами бедняков. Здесь, как и в Бенаресе, огромное количество людей живет просто на улицах, ночует под открытым небом, перенося с собой свой жалкий скарб, приготовляя пищу на железных печурках, посылая своих детей попрошайничать. Что же касается рикш, то в этом вопросе Калькутта даже отстает от Бенареса, поскольку рикши здесь работают без велосипедов, по дедовскому способу.

Все познается в сравнении. Еще недавно мне казалось немыслимым, бесчеловечным существование уличных жителей Бенареса. Сейчас я уже нахожу его более или менее сносным сравнительно с тем, что творится в Калькутте. В пейзаж небольшого древнего города это кочевье на берегу реки еще как-то вписывалось. А здесь, в потоке машин, в городе с современной, развитой индустрией... Нет, это просто уму непостижимо, как могут они существовать со всеми тряпками, печурками и бесчисленными голыми ребятишками. Каково, например, будущее этой пятилетней девчушки, которая держит на руках годовалого братишку и протягивает нам его ручонку за подаянием?