Избранное в двух томах. Том второй

...К вечеру того же дня, когда чуть смилостивилось калькуттское солнце, мы спешим посетить еще одно интересное место. Это Академия изящных искусств. Мы уже немало слышали об этом замечательном музее, хранящем уникальные произведения индийского прикладного искусства, древние ткани, вышивки, старинные костюмы. Организатор этого музея — леди Рану Мукерджи — тоже уникальна в своем роде. Получив европейское образование, это дитя богатой и знатной семьи осталось все же дочерью Индии.

Аристократический титул леди (она единственная, кто носит его в этой стране) как бы относится не к ее родословной, а к тому аристократизму духа, который сквозит в каждом ее движении, в каждом слове этой женщины, посвятившей себя и свое богатство коллекционированию национальных сокровищ, их изучению, их популяризации. У нас, советских людей, ее деятельность вызывает аналогии с деятельностью Третьякова, собравшего для своей страны бесценные сокровища русской живописи.

— С при-ез-дом... Здрав-ствуй-те... — по слогам старательно выговаривает по-русски леди Мукерджи, встречая нас у входа в музей, и тут же, смущенно улыбаясь, объясняет по-английски, что русский она изучала очень недолго.

Эта женщина, легкая телом и пригожая лицом, хотя и перешедшая грань молодости, напоминает своим внешним видом красавицу-персиянку, как их изображают на традиционных старинных картинах. Вроде той, что пленила Стеньку Разина. А недюжинная эрудиция леди Мукерджи, ее талант рассказчика, ее манера свободно, доброжелательно, доверительно общаться с малознакомыми людьми — все это делает настолько обаятельным ее нравственный облик, что мы забываем об усталости, слушая ее.

Вот это гид, так гид! Она ведет нас по музею с такой увлеченностью, что я вспоминаю казахское выражение «ищет со свечой в руках». Вот уже подлинно со свечой в руках разыскивала эта удивительная женщина памятники народного творчества своих соотечественников. Это стало целью и смыслом всей ее жизни.

— Взгляните, — говорит она, показывая на небольшой каменный бюст Будды, и после паузы, торжествуя, добавляет: — Тринадцатый век!

Бюст приобретен в таможне почти за бесценок. Ведь часто тот, кто продает вещь, не догадывается об ее истинной ценности.

— Кашмирская шаль. Эксперты установили, что эта шаль была подарена в прошлом веке английской королеве Виктории. А я купила ее в Нью-Йорке всего за двадцать пять долларов...

Леди Мукерджи рассказывает нам о многих случаях, когда ей удавалось за рубежом доставать редчайшие индийские памятники. А поиски леди Рану Мукерджи здесь, на родине! Кажется, не было такой отдаленной деревеньки, где бы она не побывала. И не было такого дворца древних магараджей, куда бы она не постучалась, прослышав о каком-нибудь бесценном экспонате. А ведь надо было не только разузнавать о замечательных памятниках народного творчества, о редкостных изделиях мастеров-чудодеев — надо было еще бдительно следить за тем, чтобы эти вещи не уплывали за границу, куда с бездумной легкостью часто продавали их иные магараджи да и прочие власть имущие.

Совсем по-другому, гораздо проникновеннее, воспринимаешь музейную экспозицию, когда она теряет привычную отчужденность, свойственную музеям, и обрастает живой плотью человеческих усилий сегодняшнего дня. Каждая выставленная здесь вещь волнует вдвойне, когда слышишь талантливый рассказ леди Мукерджи о тех трудных дорогах, которые ей пришлось пройти в погоне за этой вещью.

Зал народного кустарного ремесла. Обилие индийской национальной одежды из вытканного полотна. Пышные облачения древних магараджей, украшенные золотыми руками индийских рукодельниц. И среди этих умопомрачительных нарядов — вдруг гладкий, простой халат-чапан. Халат Тагора. А женские сари!.. Здесь много таких, что вытканы и вышиты сто, двести, триста лет тому назад. И все так же ослепительно сияют их шелковые узоры. Самые прославленные сари — это те, что из Бенареса. Комбинация шелка, из которого сделан уток полотна, и позумента, из которого сделана распялка, дает удивительный эффект. Цветут дивные узоры, оживляя память о тех волшебных руках, которые давно уже мертвы.

Зал ковров. Один за другим встают эти удивительные произведения другого народа (ковры здесь персидские). Ими тоже бескорыстно восхищается леди Мукерджи. Она совсем по-детски смеется и радуется, когда мы поражаемся, что один из ковров — коричнево-красный — вдруг становится небесно-голубым, когда смотришь на него под другим углом зрения.