Избранные письма. Том 2

«Хорошо, кабы все-таки не позднее 18‑го…»[681]

Если это возможно, то есть 18‑го, 19‑го, то я не боюсь, справлюсь. Но возможно ли?.. И по бюджету, и…

в первой половине сентября — празднование Академии наук, и в перечне торжеств сказано: 12‑го торжественный спектакль в Художественном театре (повенчали нас без нас)… Я запросил, что этот сон значит…[682]

Очень приятно, что Леонидов взял Пугачева.

В три дня — 27, 28 и 29 — и генеральная с Леонидовым и Москвин?!. Сумлеваюсь чтоб…

«30‑го уехать, 31‑го приехать в Ленинград». Понедельник!! (В понедельник никогда не приезжаю.) А 2‑го уже спектакль!! 1‑го — генеральная! «Лизистрату» всю перелаживаю на новый лад. Дал только задания, должен прорепетировать сам. … Невозможно!.. Или надо позднее начинать Ленинград.

Да и вообще, если можно поставить «Пугачевщину» 18‑го — гораздо спокойнее будет: в первый приезд мне только поговорить

с артистами, с Баталовым вторым и Александровым, а во второй — поставить как следует. В Ленинграде я сдам 8‑го «Карменситу». 9‑го выеду и 10‑го смогу репетировать «Пугачевщину».

Только бы можно было открывать сезон 18, 19‑го.

Но стоит ли таких жертв?!.

Вот о замечаниях Константина Сергеевича по «Пугачевщине» — тоже довольно сложно… Не знаю как… Я думаю, что это будет очень вредно для постановки… Попадем на старую дорожку — разрушить все, что наработано… Пустяком, только одну балочку выдернуть… А рухнет все здание… Среди замечаний К. С. могут быть очень ценные, высоко ценные, но начать их слушать — не уйти от того, что неизбежно следует за его замечаниями, — полное разрушение сделанного (конечно, если мы не «молодежь»).

{326} Вот видите: мною «Пугачевщина» взята слишком мрачно…

Вот и готово. Вот все и полетело. Давайте по старинке, когда мы через Шиллера с Ермоловой и Южиным рисовали такие очаровательные революции, что Морозовы, Носовы, Рябушинские, Королевы восхищались и аплодировали. Как изумительно играли! Ну, а что играли, — ведь это не серьезно, это где-то, с кем-то было… С нами же, в России, невозможно… Власовский не допустит…

Скучно и лень распространяться…

Ведь Москвин же так и хотел: не мрачно брать. А Ильинский в Ленинграде и окончательно весело

взял Пугачева… Пришлось снять с генеральной репетиции совсем…[683]

Я думаю, — запомните это, — что будет большая беда, если я выслушаю К. С. Это будет опять и опять, в двадцатый раз, грубейшая ошибка нашего театра…

Пусть у меня многое будет не так, пусть многое могло бы быть лучше, но пусть будет охвачено единым духом, единой волей, единым устремлением. Совершенств не бывает, погонишься за совершенством — залижешь, сузишь самое ценное, заложенное в основу…

И впредь, — это тоже запомните, — пусть «Прометея», «Горячее сердце» и пр. и пр. ставят с ошибками, но цельно, единым духом схвачено. Пусть даже часть на штампах, но не зализано, не робко перед тем, что скажет такой-то или такой-то…

Надо благодарить судьбу, что меня во время репетиций «Пугачевщины» охватил какой-то смелый бес и не покидал. Если бы во мне был больше всего «старый мастер», — мало было бы толку. Слава богу, что так случилось и что никакие Де-Сильвы и Бен-Акибы не дергали меня за фалды[684].

Я не Константина Сергеевича называю этими именами, но боюсь, что я его приму не так, как следует…

Мрачно взято… А что же Пугачевщина, охватившая пожаром пол России, была игрушкой? А как же играть Кореневой? Целовать Пугачева, когда он издевательски убил отца и мужа? А Зуевой смотреть на сына на виселице? А Хмелеву или Халютиной? А Прудкину?[685]

{327}

Я задет за живое, потому что больше всего боюсь в нашем театре все той же сентиментальности. Федотова, Никулина, Рыбаков и т. д., радующиеся молодому дарованию Санечки Яблочкиной, находящие, что «Власть тьмы» надо смягчить, и т. д.

Вот «Прометей». Я расскажу Качалову, как надо играть, но готов с первого же дня держать пари, что это дойдет только до генеральной, а потом пойдут обескрыливания[686].

Или «Горячее сердце». Тоже сделаем всех этих Хлыновых и Градобоевых такими овечками, что все вспышки девушки будут утрированными…[687]

Что касается «однотонности» постановки — тут я уж ничего не могу поделать. Это если от меня, то мне самому не поправить. Не поправить и если от Степанова с Эфросом[688], а тем более — от Тренева самого.

Вот все не соберусь писать Треневу о том, чтоб Казака выкинул. И не сможет ли жену перенести сюда, к Устинье?..[689]

Вам — Силана?.. А разве Хмелев не хорошо?

Грибунин — непременно Курослепов. Хлынов непременно если не Баталов, то кто-либо из вас, премьеров.

Баталов — городничий?! Зачем? Успеет еще в своей жизни[690]. Ему же Фигаро надо играть.

Отпускать Константина Сергеевича к Рейнгардту — очень не советую[691].

Как звать 2‑ю Студию? Вообще: Тверская, 22 — Спектакли Московского Художественного Академического театра:

«На всякого мудреца»

или: Спектакли Моск. Худож. Ак. театра (бывшая 2‑я Студия)

«Младость».

«Невидимка».

Когда «Елизавета Петровна», или «Невидимка», или «Младость», то скобка (Бывшая 2‑я Студия). А с будущего года и это отойдет.