Избранные письма. Том 2

Что касается Вашего кардинального вопроса о Судакове, то мое мнение Вы уже знаете. Как художнику я ему придаю мало цены. Но дорожил им всегда как режиссером, который может выпустить сам спектакль, каким у нас до сих пор является только Сахновский. Остальные, включая и Кедрова, ставить самостоятельно спектакли не могут. Примеры — пьеса Горького «В людях» и «Воспитанница» — не опровергают моего взгляда на Кедрова и Телешеву.

Это не значит, что я отрицаю режиссерские достоинства и того и другого. Наоборот, я очень рад буду работать с ним и с нею. Пока, по крайней мере, они хорошо подготовляли материал. И в этом отношении я совершенно с Вами согласен, что они, может быть, даже художественно полезнее, чем Судаков.

Так что, удаляя Судакова, мы рискуем остаться просто с одним спектаклем, так как Вы отказываетесь ставить спектакль меньше, чем в двухлетний срок.

{449} Проще, конечно, назначить его на постановки в Филиале. Это приближается к Вашей мысли о разделении, против чего я тоже не возражаю.

Сам я в Ваше отсутствие несколько раз крепко ставил вопрос: куда вести театр — вширь или вглубь? Повели вширь. Теперь Вы хотите повести его вглубь. Иногда мне кажется, что все можно оставить как есть с Филиалом, но только жестче и определеннее решать репертуар театра и резче разделять работающих на две площадки.

515. А. М. Горькому[1026]

4 февраля 1936 г. Москва

Дорогой Алексей Максимович!

Я давно должен был ответить на Ваше письмо от 1 января[1027]. Очевидно, я становлюсь не совсем вменяемым: я или взвинчиваюсь на здоровую горячую работу, или не могу взять перо в руки, чтобы написать хотя бы короткое письмо. А в самом буквальном смысле каждый день вспоминаю, что должен Вам ответить. Вот и судите.

Новую «Вассу Железнову» получил, прочел с большим интересом, занялся планом, нельзя ли поставить и у нас. Но, во-первых, для МХАТ Второго это было бы серьезным ударом. И, во-вторых, для Вассы есть одна блестящая исполнительница — Шевченко, а она занята. Может быть, за пьесу у нас все-таки возьмется какая-нибудь инициативная группа для параллельных спектаклей, как это было с «Воспитанницей» и «В людях». Тогда обратимся к Вам снова[1028].

Мне пьеса решительно понравилась. Должен признаться Вам, что с работой над «Врагами» я по-новому увидал Вас как драматурга. Вы берете кусок эпохи в крепчайшей политической установке и раскрываете это не цепью внешних событий, а через характерную группу художественных портретов, расставленных, как в умной шахматной композиции. Сказал бы даже, мудрой композиции. Мудрость заключается в том, что самая острая политическая тенденция в изображаемых столкновениях характеров становится не только художественно {450} убедительной, но и жизненно объективной, непреоборимой. Вместе с тем Ваша пьеса дает материал и ставит требования особого стиля, если можно так выразиться, — стиля высокого реализма. Реализма яркой простоты, большой правды, крупных характерных черт, великолепного, строгого языка и идеи, насыщенной пафосом. Такой материал сейчас наиболее отвечает моим сценическим задачам, — разрешите сказать, — моему театральному искусству, формулой которого является синтез трех восприятий: жизненного (не «житейского»), театрального и социального. Мужественность и простота. Правда, а не правденка. Яркий темперамент. Крепкое, ясное слово.

Кажется, я повторяюсь. Что-то в этом роде я уже писал Вам в отчете о «Врагах». Но возможно, что то письмо до Вас и не дошло; по крайней мере никакого ответа я не получил.

И вот «Враги» я считаю лучшим современным драматическим спектаклем и одним из лучших в истории Художественного театра.

Правда, «Враги», — в том понимании Вашей драматургии, которую, как я говорю, я увидел по-новому, — лучше других Ваших пьес — той же «Вассы», «Последних», «Детей солнца», — но и эти все, если к ним подходить вот так, как я подошел к «Врагам», гораздо сценичнее, чем Вы позволяете себе о них отзываться («случаи из жизни неудачного драматурга»). Говорю это с убеждением и большой проверкой. При свидании поговорил бы подробнее и, главное, яснее. Чувствую, что Вам приходится очень напрягать внимание, чтоб понимать то, что я пишу.

Теперь буду ждать Вашей новой пьесы с — как бы это сказать, — с напряженной мыслью о ней.

Вы еще не смогли бы набросать, какая обстановка и какие образы? На каких актеров может быть расчет?[1029]

В тайниках души я думаю — признаюсь Вам, — что это и будет наш спектакль к 20‑летию[1030]. Разве надо давать непременно пьесу из гражданской войны! Разве не лучше дать вообще спектакль высших литературных и сценических достижений за эти 20 лет!

Крепко жму руку.

Ваш Вл. Немирович-Данченко

{451} Это письмо я написал карандашом начерно, а переписал мой сын. Иначе так и не собрался бы, т. е. собственноручно. Просто беда! Екатерина Николаевна очень Вам кланяется.

Как Ваше здоровье? Видел Ваш портрет с какой-то группой в Крыму.

Любящий, преданный Вл. Н.‑Д.