Избранные письма. Том 2

Я исхожу из принципа, что люди могут стариться, но искусство — нет. Если в нашем театре искусство сильнее людей, я готов принять на себя защиту искусства и борьбу с людьми. Все меня будут называть сухим, а многие и убийцей каких-то сентиментальных традиций. Пускай! 18 лет назад наш театр встал против ложно понимаемых традиций, а когда у нас завелись свои, то мы занюнили. Я готов бороться. Но мне нужна уверенность в победе. Если же по пути борьбы я буду сталкиваться еще с чувствами, в данном случае особенно неуместными, если я просто буду биться лбом об стену, так зачем же мне бороться? Нет такого театра, каким наш должен быть — и не надо! Так и распишемся, что мы были сильны своими взглядами, пока это нам подходило, а когда нам это стало {163} неудобно, так мы и отказались от наших коренных убеждений! Прежде у меня был сильный союзник — Константин Сергеевич. А теперь он, увлеченный маленьким театром[314], совершенно равнодушен к большому. Точка в точку, как в свое время Ленский, увлеченный Уховыми и Нечаевыми, не желал ничего делать для Малого театра. Когда же его позвали управлять Малым театром, он тотчас же потребовал полного ансамбля, и эти же премьеры его съели! За то, что он в некоторых частях предпочитал молодых.

Я хочу биться за то, чтоб не повторились ошибки Малого театра. Мы находимся на самом рубеже этих дорожек вверх и вниз, я хочу повести театр вверх. И нужна новая борьба.

Даже Мария Павловна Чехова и Ольга Леонардовна считают Чехова какой-то привилегией семьи Чеховых и Художественного театра, каким он был. А я считаю, что Чехов принадлежит всей истории русского театра, прошлой и будущей.

И новое поколение не захочет считаться с нашими домашними сантиментами. Оно будет за меня!

Но, повторяю, мне нужна уверенность в победе.

Кто же, по-Вашему, Вафля? Ну, хоть приблизительно? Павлов? Т. е. сразу же выдернуть один зуб новизны в постановке? Сразу показать, что Павлов играет то же, что играл Артем, только гораздо хуже? Кто же? Москвин будет играть — и то получится такой же результат. Да и не подходит Москвин. Да если бы он и мог, это ломает план параллельных работ.

Получив Ваше письмо, я и не собирался убеждать Вас, решил исполнить Вашу просьбу. Но взял список труппы — вот он передо мною — и даже приблизительно не могу найти исполнителя.

А посмотрите мысленно вперед, через 6 – 7 месяцев, когда будет идти «Дядя Ваня», даже на генеральных репетициях, Вафлю будет играть какой-то из труппы, а Вы, наилучший исполнитель, способный дать идеально новое воплощение, будете смотреть в качестве свободного зрителя! Мудрое пользование артистическими силами со стороны директора театра?

Разве не лучше будет, если мы с Вами утолим неудовлетворенное Ваше чувство иным путем, т. е. исканием для Вас {164} другой крупной роли вместо Войницкого? Не на нем же свет клином сошелся. И Вы еще достаточно свежий, чтоб бояться потерять время. Давайте искать, сговариваться. Не откладывая, теперь же. Не бойтесь, что это останется на бумаге, доверьтесь. Но помогайте. Я готов 10 раз пробеседовать с Вами в этих поисках и затем наладить дело. А то, чему поддаетесь Вы сейчас, ни богу свечка, ни черту кочерга[315].

Ваш Вл. Немирович-Данченко

321. К. С. Станиславскому[316]

Апрель (до 21‑го) 1916 г. Москва

В своих распоряжениях я постоянно считаюсь с Вашими мнениями.

Вам, вероятно, кажется, что это не так. Должно быть, оттого, что многое делается иначе, чем в известную минуту Вы думаете. Но Вы, конечно, поймете, что нет физической возможности подробно объяснять все мотивы, заставившие меня распорядиться так, а не иначе. Вам волей-неволей надо если не вполне, то хоть в значительной степени доверять: 1) что с Вашим мнением считаются серьезно и 2) что часто, очевидно, иначе нельзя было распорядиться.

Это вовсе не значит, что я хочу, чтоб Вы отказались от критики. Нисколько. И даже от критики с точки зрения идеального. Что бы Вы ни говорили, это всегда может принести пользу. Но не думайте, что с Вашей критикой не считаются.

Многое делается не по-Вашему потому, что это неосуществимо сейчас. Многое — потому, что это противоречит Вашим же мнениям, высказанным в другое время. Многое — потому, что, тщательно продумав и проверив, я нахожу, что Вы не правы. Я никогда не откажусь доказывать свою правоту, но, во-первых, на это нет времени, а во-вторых, часто это бесцельно, а самое главное — разве можно управлять делом, если каждое распоряжение надо сначала истолковать до дна? Пусть лучше будут ошибки!

Я вступаю в подробную беседу, когда надо выяснить что-то принципиальное, когда разногласие наступает по поводу не {165} одного, другого, третьего моего распоряжения, а целой цепи их.

С каким вниманием я отношусь к Вашим мнениям — вот пример. Вчерашний разговор по поводу возобновления «На дне» заставил меня с волнением думать непрерывно до сей минуты, когда я пишу эти строки. Почти без сна. Это не дешево обходится.