Избранные произведения. II том

— Вот-вот, слава Богу! Она нежный цветок — и морозы Святого Бернарда могут в одночасье ее погубить. А благородный генуэзец, чья скромность и умеренность в пути служат укором многим суетным, не очень ли он, среди наших скал, скучает по солнцу.

— Он итальянец и, полагаю, судит о нас исходя из своих привычек, но на здоровье он, кажется, не жалуется.

— Что ж, это утешительно! Герр Сигизмунд, когда бы вы знали… — Петерхен, сидя на муле, склонился вперед так низко, как только позволяла округлость его фигуры, но затем внезапно выпрямился, демонстрируя сдержанность. — Но государственная тайна есть государственная тайна, и не мне, верному и законному отпрыску государства, ее выдавать. Моя любовь и дружба к Мельхиору фон Вилладингу велика и поистине достойна похвалы, однако если я согласился посетить перевал, то только ради нашего гостя из Генуи. Я бы не потерпел, чтобы благородный чужестранец покинул здешние холмы, питая дурное мнение о нашем гостеприимстве. А достопочтенный сьонский кастелян[788] уже прибыл?

— Он, майн герр, прибыл накануне и сейчас совещается с упомянутыми вами господами о предмете, ради которого вы оба здесь находитесь.

— Он честный магистрат и, вроде нас самих, господин Сигизмунд, происходит от чисто германского корня, дающего обычно добрые отростки… А впрочем, об этом судить другим. Он благополучно доехал?

— Жалоб от него я не слышал.

— Прекрасно. Когда судья отправляется творить правосудие, он не должен терпеть неудобства. Значит, у всех все в порядке: у благородного генуэзца, у почтенного Мельхиора и у достойного кастеляна. А Жак Коли?

— Его злополучная участь вам известна, герр бейлиф, — коротко отозвался Сигизмунд, которого несколько задело безразличное отношение Петерхена к предмету, так сильно затрагивавшему его собственные чувства.

— Если бы я этого не знал, герр Штейнбах, я был бы сейчас в Веве, вблизи большой площади, и готовился бы улечься в теплую постель. Бедный Жак Коли! Конечно, отказавшись соединиться брачными узами с дочерью палача, он испортил церемонию в Аббатстве, но не знаю, заслужил ли он ту судьбу, которая его постигла.

— Боже упаси, чтобы те, кто, не без основания, был возмущен вероломством Жака Коли, решили бы, что его слабость заслуживает такой тяжкой кары!

— Ты рассуждаешь так, как подобает благоразумному — очень благоразумному — юноше и к тому же доброму христианину, — отвечал Петерхен, — и я одобряю твои слова. Отказаться жениться — одно, а быть убитым — другое, нельзя смешивать два эти преступления. Как ты думаешь, есть у августинцев среди припасов вишневая наливка? Нелегко было к ним сюда карабкаться, а после тяжких трудов полагается хорошенько выпить. Ну что ж, если киршвассера не окажется, придется довольствоваться чем-нибудь другим. Не соблаговолите ли, герр Сигизмунд, дать мне руку?

Бейлиф спешился, расправил затекшие члены и, опираясь на руку юноши, медленно направился к монастырю.

— Питать злобу предосудительно, а по отношению к мертвому — предосудительно вдвойне! А посему прошу вас заметить, что я, как подобает честному и беспристрастному судье, не буду вспоминать, как покойник повел себя недавно по отношению к нашим городским празднествам. Бедный Жак Коли! Ах, смерть ужасна всегда, но в десять крат страшнее умирать, как он: внезапно и мгновенно, да еще на тропе, где ноги переставлять — и то сущее мучение. Нынче в девятый раз я направляюсь к августинцам и, при всей к ним любви, не могу похвалить их дороги. Вернулся ли к своим обязанностям достопочтенный ключник?

— Да, и он весьма энергично провел положенное дознание.

— Энергия — его сильное свойство, и она очень нужна тем, кто проводит жизнь в горах. Так, значит, благородный генуэзец, мой старинный друг Мельхиор со своей прекрасной дочерью, красавицей Адельгейдой, и честнейший кастелян хорошо отдохнули и удобно устроены?

— Надобно благодарить Бога, герр бейлиф, что недавняя буря и пережитые огорчения не причинили им вреда.

— Ну что ж… Хоть бы у августинцев оказалась в запасе вишневая наливка!

И Петерхен вошел в монастырь, где ждали только его, чтобы продолжить дело. Монахи ввели в стойло мулов и разместили погонщиков, как обычно, в доме, а затем начались серьезные приготовления к долгожданному расследованию.

Выше уже говорилось о том, что монастырь Святого Бернарда — братство весьма древнее. Его основал в 962 году Бернард из Ментоны, августинский монах, пришедший из Аосты, что в Пьемонте, имея целью и помогать страждущим, и дарить им духовное утешение. Мысль основать в диких скалах, в наивысшей из посещаемых путниками точке религиозную общину была воистину достойным плодом христианского самоотречения и деятельной филантропии. Попытка удалась в полной мере, надо полагать, воплотив благородные намерения, ее одушевлявшие, ибо шел за веком век, меняла свое лицо цивилизация, возникали и повергались в хаос империи, рушились троны, была спасена от варварства половина человечества, а полезное и всеми почитаемое творение благочестивых рук оставалось на месте, давая укрытие путникам и прибежище бедным.