Избранные произведения. II том

— Вижу, — сказал Бурдон, — и в равной степени удивлен и удручен, наблюдая его здесь. Довольно поразительно, что ко мне именно в это время сошлось столько гостей, хотя до вчерашнего дня в моих охотничьих угодьях не было ни души. Поневоле чувствуешь себя не в своей тарелке, Уоринг, когда приходится жить среди такого многолюдия! Ну да ладно, — я собрался уезжать, и все это через двадцать четыре часа останется в прошлом, верно?

— Судя по раскраске, парень из племени виннебаго, — вставил Гершом, — давай-ка пойдем навестим его.

Бортник согласился, заметив по дороге, что вряд ли незнакомец принадлежит к названному выше племени; хотя нынче, по его мнению, индейцы слишком часто и небрежно пользуются раскраской, так что разобраться мудрено.

— Крепко спит, мошенник! — воскликнул Гершом, останавливаясь ярдах в десяти от индейца и всматриваясь.

— Он никогда не проснется, — торжественно сказал бортник, — этот человек мертв. Смотри: у него на виске кровь, а вот и дырка от пули.

С этими словами бортник подошел поближе и, приподняв нечто вроде шали, которая некогда служила украшением, а сейчас была небрежно накинута на голову своего покойного владельца, открыл хорошо знакомое лицо Большого Лося, потаватоми, который расстался с ними всего за сутки до этой встречи!

Воин был застрелен пулей, прошедшей прямо через висок, и оскальпирован. Из его рога был высыпан порох, а из охотничьей сумки — пули, но его не обобрали. Тело было аккуратно прислонено к дереву в сидячей позе, винтовка покоилась у него на коленях, и оно было оставлено на произвол диких зверей и природных стихий, которые выбелят его обглоданные кости дождями и снегами!

Бортника пробрала дрожь, когда он взглянул на этот страшный памятник жестокости, от которой нет спасения даже в безлюдной глуши. Бурдон ничуть не сомневался, что своего недавнего спутника и сотрапезника убил Быстрокрылый Голубь, и от этой мысли у него стало тяжело на сердце. И хотя сам он весьма опасался потаватоми, он многое готов был бы отдать, чтобы этого кровавого дела не совершилось. Было видно сразу, что оба индейца относятся друг к другу с крайним недоверием и подозрительностью, но бортник не мог и вообразить, что это приведет к такому чудовищному концу!

Осмотрев труп и приметив все вокруг, путники пошли дальше, лишний раз убедившись, что необходимо не только побыстрее уходить отсюда, но и поддерживать друг друга в этой глуши, когда разгул насилия явно захватил здешние племена. Бортнику очень понравился чиппева, и ему было горько думать, что это кровавое дело — творение его рук. Конечно, при определенном толковании вещей индейского воина, действовавшего по своим законам, можно было оправдать за то, что он убил воина враждебного племени; но Бурдон этого не одобрял. Сам он был человеком мирным и добродушным, хотя по-своему горячим и увлекающимся, и всегда избегал сцен кровопролития, так часто разыгрывавшихся в лесах и прериях; по правде говоря, на этот раз он впервые увидел труп человека, павшего от руки другого человека. Гершом, благодаря своей связи с «огненной водой», был невольным свидетелем большего числа случаев, присущих своеобразной жизни пограничья, но даже он не мог прийти в себя, пораженный внезапностью страшной смерти потаватоми.

Хоронить останки Большого Лося они не стали, — не только потому, что у наших путешественников не было нужных инструментов, но и потому, что, закопай они могилу кое-как, это послужило бы прямым приглашением волкам выкопать тело.

— Пусть себе сидит, привалясь к дереву, — сказал Уоринг, когда они шли к месту, где была оставлена туша оленя, — и я поручусь, что его ни одна тварь не тронет. В человеческом лице, Бурдон, есть что-то, чего зверье на дух не переносит; сумей только взглянуть им прямо в глаза, и целая стая волков разбежится, как зайцы.

— Об этом и я слыхал, — возразил бортник, — да только не хотелось бы мне быть участником этого эксперимента. Согласен, что в человеческом лице может быть нечто ужасающее для зверей; да ведь и голод не пустяк, он может оказаться куда сильнее. А вон и наша оленина, Уоринг, в целости и сохранности.

Тушу оленя разделили на две части и, взвалив на плечи каждый свою, вернулись к реке, сделав крюк, чтобы обойти тело убитого индейца. Оба работали не покладая рук, так что вскоре все было готово, и каноэ отчалило от берега. Каламазу не отличается быстрым и бурным течением, и все же оно достаточно сильно. Разумеется, течение не везде одинаково, и встречаются плесы, где вода едва колышется, а в иных местах встречаются перекаты и даже водопады. Но в целом, особенно в той части реки, где находилось наше каноэ, ничто не мешало ему резво скользить вниз по течению, слушаясь легких ударов весла.