— Мы нашли-таки выход, — с внезапным воодушевлением произнес Ли. — Опоры большинства старых мостов сохранились, и мы просто кладем на них шпалы, а рельсы укладываем сверху. Дрезины легкие, им особой опоры не надо. Мы переправляемся, снимаем рельсы и шпалы, прячем в лесу, и от переправы не остается следа. Теперь так натренировались — небольшую речку пересекаем за пару часов.
— Конечно, бывают проколы, — добавил Дженнингс. — Раз возле Джулиана красные полосы сожгли опоры моста до самой воды.
— Может быть, они поняли, что мы зашевелились, и теперь начеку, — сказал Ли. — Кто их разберет. Они непоследовательны. Мэр говорит: может, они не сговорятся между собой, как с нами быть. Или ведут выборочное наблюдение. Поэтому мы никогда наперед не знаем, как они поступят. Но возле мостов не останавливаемся.
Все наши в почтительном молчании глазели на людей, которые, пусть не прямо, но борются против японцев. Дженнингсу внимание явно льстило, Ли как будто не замечал. Потом Джон повторил свой вопрос:
— Ладно, коли вы сюда добрались, чего вашему мэру от нас надо?
Ли буравил Джона взглядом, но Дженнингс ответил вполне дружелюбно:
— Думаю, он хочет передать вам привет. Сказать, что при необходимости мы можем быстро связаться. Еще он надеется, что вы пришлете к нему кого-нибудь из начальства — заключить торговое соглашение и все такое. Кроме того, мы хотели бы тянуть рельсы дальше на север, разумеется, с вашего согласия и с вашей помощью. Мэр очень хочет иметь связь с Лос-Анджелесом.
— Как бы мусорщики из округа Ориндж не помешали, — сказал Рафаэль.
— А начальства у нас нет, — враждебно вставил Джон.
— Тогда кого-то, кто будет говорить от вашего имени, — миролюбиво ответил Дженнингс.
— Мэр хотел бы поговорить и про мусорщиков, — сказал Ли. — Я так понимаю, вы их не обожаете? — Никто не ответил. — Мы тоже. Похоже, они помогают япошкам.
Стив так часто тыкал меня в бок, что заныли ребра; сейчас он чуть их не проломил.
— Слыхал? — яростно прошипел Стив. — Я знал, что эти старьевщики — сволочи! Так вот откуда у них серебро!
Мы с Кэтрин цыкнули на него, чтобы не мешал слушать.
Однако слушать было нечего; даже крыша больше не дребезжала. Дождь перестал, хотя бы и ненадолго. Те, кто хотел добежать до дома сухими, спросили Дженнингса и Ли, сколько они у нас пробудут. Гости отвечали, что хотели бы остаться на день-два. Часть поселковых надели пончо, башмаки и вышли. Том пригласил приезжих к себе, те сразу согласились. Ко мне подошел отец.
— Ты не против пойти домой перекусить?
Похоже было, что разговор окончен, поэтому я согласился. Мы уходили смущенные и пришибленные. Слишком много нового рассказали чужаки, такого, чего и на толкучке не услышишь. Народ от растерянности не мог отыскать заранее оставленную в бане сухую одежду. Я огляделся: после всего сказанного Дженнингсом и Ли даже баня не казалась прежней. Мы с отцом натянули мокрое — у нас нет запасной одежды, чтобы держать ее в бане, — и заспешили домой мимо вздувшейся бурой реки. По дороге снова начало накрапывать. Мы развели жаркий огонь, сели на кроватях, поужинали вяленой рыбой с лепешками и поговорили о гостях из Сан-Диего и об их поезде.
— Может быть, они поведут рельсы к нашему мосту, — сказал я. — Готов поспорить, он выдержит, а туда, где пути шли раньше, все равно не подобраться. — В том месте из реки торчали гнутые рельсы. — Том говорит, река теперь втрое шире.
— Здорово придумал, — одобрил отец. — Ты у меня головастый, Хэнк. Посоветовал бы им.
— Может, и посоветую.
Я заснул, думая о поездах и о мостах, сплошь состоящих из рельсов.
На следующее утро я выуживал овощи из нашего затопленного огорода, когда увидел Кэтрин — она шла по тропинке, снова чумазая, и несла охапку колышков для кукурузы. Видать, сматывала рулоны, а раз так, значит, вместе с работниками вышла в поле со светом. Снимать пленку — это не расстилать, народу не дозовешься, вроде как это ее дело. Само собой, Кэтрин увидела, сколько посевов смыто. Сразу было понятно, что она вне себя. Из сада Мендесов с радостным лаем выбежала собака, но Кэтрин чертыхнулась и занесла на нее ногу. Шавка с визгом увернулась и убежала обратно в сад. Кэтрин осталась браниться на дороге, потом с размаху пнула ствол громадного эвкалипта. Я решил обойтись коротким «здравствуй» — поговорить успеется в другой раз. Кэтрин пошла дальше, не переставая ругаться.
С противоположной стороны на тропинке показался Том.
— Генри? — окликнул он.
Я помахал рукой.
Том подошел, остановился и, сощурив глаз, сказал:
— Генри, как насчет прокатиться до Сан-Диего?
— Чего-чего? — завопил я. — Конечно!
Том рассмеялся и сел на бочонок в нашем дворе.
— Вчера вечером я говорил с Джоном, Рафом, Кармен и ребятами из Сан-Диего. Мы решили, что к мэру отправлюсь я. Мне нужен кто-нибудь еще, старшие заняты. И я подумал, может, ты не будешь возражать.
— Возражать! — Я забегал кругами. — Возражать!
— Так я и предполагал. А с твоим отцом мы как-нибудь договоримся.
— А, что? — спросил отец, выходя из-за дома. Он нес два ведра воды и улыбался. — Из-за чего шум?