— Мы не смели… милорд. Ведь
«Охотно? Или понимая безнадёжность сопротивления?»
— Это ведь не служанка-потаскушка. Девушка из свиты собственной сестры принца Болесо хоть и небогатая, но не бесприданница, доверенная её милости не кем-нибудь, а кин Баджербанком.
— Принцесса Фара сама уступила её брату, милорд, когда он попросил об этом.
Под нажимом, если верить сплетням.
— Это сделало её придворной дамой в этом замке, разве не так? — Улькра поморщился. — Даже последний слуга заслуживает защиты от своего господина.
— Любой аристократ в подпитии может ударить слугу и не рассчитать силу удара, — упрямо ответил Улькра. Ингри показалось, что интонация его слишком уж хорошо отрепетирована. Сколько раз повторял Улькра это оправдание в тишине ночи за последние полгода?
Отвратительный случай с убитым слугой послужил причиной ссылки принца Болесо в эту дыру. Всем известная страсть принца к охоте делала такое наказание сомнительным, но по крайней мере оно помешало жрецам вцепиться в редеющие волосы хранителя королевской печати. Слишком малая расплата за убийство, слишком большая — за несчастный случай; Ингри, который по поручению Хетвара осматривал комнату на следующее утро, прежде чем её привели в порядок, не счёл случившееся ни тем, ни другим.
—
Ожидалось, что Болесо вернётся ко двору ещё через полгода, должным образом раскаявшийся или по крайней мере притворяющийся таковым. Но Фара прервала своё путешествие из земель своего супруга, графа-выборщика, к постели занедужившего отца, чтобы навестить брата, и тут-то её хорошенькая, как предположил Ингри, фрейлина попалась на глаза скучающему принцу. Каких только сплетен не гуляло в свите принцессы, прибывшей в Истхом незадолго до того, как до столицы дошли трагические новости, — про несчастную девушку говорили, и что она пожертвовала добродетелью из страха перед неукротимым вожделением принца, и что она расчётливо воспользовалась возможностью удовлетворить свои амбиции.
Если тут был расчёт, то он не оправдался. Ингри вздохнул.
— Проводите меня в спальню Болесо.
Апартаменты покойного принца занимали верхний этаж центральной башни. Коридор, который вёл к спальне, оказался коротким и тёмным. Ингри представил себе мерцающий свет свечей, придворных, сбившихся в дальнем конце и ожидающих, пока прекратятся крики, и ему пришлось усилием воли разжать стиснутые зубы. На прочной двери изнутри оказался дубовый засов, да ещё и железный замок.
Убранство комнаты было по-деревенски простым: кровать под балдахином, коротковатая для высокого принца, несколько сундуков, подставка для лат и оружия у окна. Широкие доски пола кое-где прикрывали ковры, и на одном из них виднелось тёмное пятно. Немногочисленная мебель оставляла достаточно места, чтобы жертва попыталась увернуться… а потом, загнанная преследователем в угол, обернулась и замахнулась…
Окна справа от подставки с оружием были узкими, со вставленными в свинцовые переплёты толстыми неровными кружками стёкла. Ингри потянул створку, распахнул ставни и выглянул наружу. От скалы, на которой высился замок, разбегались покрытые зелёными лесами холмы, и в жидком осеннем солнечном свете над долинами поднимался туман, похожий на призрачные потоки. У подножия скалы виднелась деревушка с расчищенными вокруг полями — источник, несомненно, продовольствия, дров, слуг для замка, грубых и простых.
Падение с подоконника на камни внизу было бы смертельным, а перепрыгнуть на стену не удалось бы даже существу достаточно миниатюрному, чтобы протиснуться в окно. К тому же в темноте и под дождём… Бежать этим путём невозможно, разве что к собственной гибели. И стоит повернуться от окна, как под шарящей рукой перепуганной жертвы окажется подставка с оружием. Боевой топор с рукоятью, выложенной золотом, всё ещё оставался на ней.
Такой же выделки боевой молот валялся на смятой постели. Его зазубренная головка, очень похожая на лапу хищника, была покрыта засохшей кровью, как и ковёр на полу. Ингри отметил совпадение формы головки с ранами на голове принца. Молотом взмахнули, держа его двумя руками, со всей силой, которую мог породить ужас. Однако это была всего лишь сила женщины, в конце концов. Принц, наполовину оглушённый — и, несомненно, разъярённый, — продолжал приближаться. Второй удар оказался смертельным.