— Простите меня за нескромность, но, быть может, вы назовете свое имя, Прежде чем мы расстанемся? И хотя бы на мгновение приподнимете вуаль, чтобы я мог взглянуть на вас? Я был бы вам бесконечно благодарен.
Пауза. Я ждал.
— Вы уже видели меня, — говорит она.
— Илаяли! — снова восклицаю я.
— Вы полдня преследовали меня, шли за мной до самого дома. Вы были пьяны?
По ее голосу я снова понял, что она улыбается.
— Да, — сказал я. — Да, к сожалению, я был пьян.
— Ах, как это гадко!
Раздавленный, я признал, что это действительно гадко.
Мы подошли к фонтану, мы остановились и смотрим на освещенные окна дома номер два.
— Дальше вам нельзя идти, — говорит она. — Спасибо, что проводили меня.
Я понурил голову, не смея вымолвить ни слова. Я снял шляпу и стоял с непокрытой головой. Подаст ли она мне руку?
— А почему вы не просите, чтобы я прошлась с вами еще немного? — шутит она, глядя на носки своих башмаков.
— Боже мой, — говорю я. — Если б вы согласились.
— Хорошо, но только совсем немного.
И мы повернули назад.
Я совсем растерялся, я не знал, идти ли мне или остановиться; из-за этой женщины все мои мысли спутались. Я был в восторге, в упоении, казалось, я готов умереть от счастья. Она сама захотела вернуться, это не я предложил, это было ее собственное желание. Я поглядываю на нее и становлюсь все смелее, она поощряет, манит меня к себе каждым словом. На мгновение я забываю о своей бедности, о своем ничтожестве, о всех своих жалких обстоятельствах, я чувствую, как кровь горячей волной разливается по телу, словно в прежние времена, когда я был полон сил, и я пускаюсь на маленькую хитрость, чтобы выспросить у нее кое-что.
— Впрочем, я тогда преследовал не вас, а вашу сестру, — говорю я.
— Мою сестру? — переспрашивает она в изумлении.
Она останавливается, смотрит на меня, ждет ответа. Это был не пустой вопрос.
— Да, — отвечаю я. — Гм! Я хочу сказать, ту, что помоложе из двух дам, шедших впереди меня.
— Помоложе? Ого! — Она вдруг смеется громко, искренне, как ребенок. — Какой вы хитрец! Вы это сказали, чтобы заставить меня поднять вуаль. Разве нет? Да, я вас раскусила. Но вам этого не дождаться. Вы должны быть наказаны.
Мы стали смеяться и шутить, все время болтали без умолку, и я сам не знал, что говорю, — так мне было радостно. Она рассказала, что как-то, очень давно, видела меня в театре. Я был с тремя приятелями и вел себя как безумный; очевидно, я и в тот раз был пьян.
— Почему вы это думаете?
— Вы так громко хохотали.
— Вот как! Да, я часто смеялся в то время.
— А теперь нет?
— И теперь тоже. Но тогда жизнь была так прекрасна!
Мы дошли до улицы Карла-Юхана. Она сказала:
— Ну, будет!
Мы повернули назад и снова пошли по Университетской улице. Когда мы опять приблизились к фонтану, я несколько замедлил шаг, зная, что мне нельзя будет провожать ее дальше.
— Теперь вам пора уходить, — сказала она и остановилась.
— Да, пора, — отозвался я.
Но, поразмыслив, она решила, что я могу проводить ее до подъезда.
— Господи, ведь в этом нет ничего дурного. Правда?
— Конечно, нет, — сказал я.
Но, когда мы стояли у подъезда, я вновь остро почувствовал свою нищету. Как такому обездоленному человеку сохранить бодрость духа? Грязный, измученный, изуродованный голодом, весь в лохмотьях, стоял я перед этой молодой женщиной, готовый провалиться сквозь землю. Я съежился, невольно сгорбил спину и сказал:
— Увижусь ли я с вами еще?
У меня не было никакой надежды, что она позволит увидеться с нею снова; я даже почти желал решительного отказа, который заставил бы меня совладать с собой, снова стать безразличным.
— Да, — сказала она.
— Когда же?
— Не знаю.
Пауза.
— Вы не поднимете вуаль хотя бы на один-единственный миг? — попросил я. — Дайте мне увидеть ваше лицо. На один только миг! Увидеть ваше лицо.
Пауза.
— Мы можем встретиться здесь во вторник вечером, — говорит она. — Хотите?
— Да, милая, если только это возможно!
— В восемь часов.
— Хорошо.
Я провел рукой по ее накидке, смахнул снег, пользуясь предлогом коснуться ее; мне было радостно чувствовать ее близость.
— Значит, вы не станете думать обо мне слишком дурно, — сказала она. И снова улыбнулась.
— Нет…
Вдруг она решительным движением подняла вуаль; мгновение мы смотрели друг на друга.
— Илаяли! — сказал я.
Она привстала на цыпочки, обвила руками мою шею и поцеловала меня в губы. Один-единственный раз, быстро, головокружительно быстро, прямо в губы. Я чувствовал, как вздымается ее грудь от порывистого дыхания.
И тотчас же она вырвалась из моих рук, задыхающимся шепотом бросила мне: «Спокойной ночи!» — повернулась и побежала по лестнице, не сказав больше ни слова…
Входная дверь захлопнулась.
На другой день снег усилился, он падал сырыми, тяжелыми хлопьями, которые на земле превращались в грязь. Было мокро и холодно.