Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Нет, это я должна всем рассказать! Знаете, что мне сейчас сказал Эйен? Оказывается, господин Нагель не всегда так высоко ценил Гладстона, как сегодня. Эйен слышал однажды выступление господина Нагеля, — кажется, это было в рабочем союзе, да? Так вот, там он просто разделал Гладстона под орех. Хороши же вы, господин Нагель, ничего не скажешь! Неужели это правда? Нет уж, не отмалчивайтесь, не отмалчивайтесь!..

Фру Стенерсен проговорила все это вполне добродушно, с улыбкой, даже шутливо погрозила пальцем и еще раз потребовала, чтобы он признался, правда ли это.

Нагель смутился и ответил:

— Это, должно быть, какое-то недоразумение.

— Не стану утверждать, что вы вконец развенчали Гладстона, — сказал студент Эйен, — но вы на него резко нападали. Помню даже, что вы назвали Гладстона ханжой.

— Ханжой? Гладстона — ханжой! — вскричал доктор. — Вы что, были пьяны, старина?

Нагель рассмеялся.

— Нет, я не был пьян. А может быть, и был, уж, право, не помню. Похоже, что был.

— Клянусь, не иначе! — с торжеством произнес доктор.

Нагелю не хотелось пускаться в объяснения, он не поддержал разговора, и тогда Дагни Хьеллан шепнула фру Стенерсен:

— Заставь его высказаться. Слушать его так забавно.

— А что вы, собственно говоря, тогда имели в виду? — спросила фру Стенерсен. — Раз вы так резко критиковали Гладстона, значит, у вас было свое особое мнение. Пожалуйста, изложите его нам. Вы доставили бы нам большое удовольствие, а то все сядут за карты, и воцарится такая скука…

— Что ж, если я могу вас развлечь, тогда, конечно, другое дело, извольте.

Хотел ли он этими словами подчеркнуть роль, которую играл в обществе, но так или иначе губы его искривились в усмешке.

Нагель начал с того, что не помнит случая, о котором говорит господин Эйен… Видел ли кто-нибудь из присутствующих Гладстона и слышал ли, как тот выступает? Когда видишь его на трибуне, он производит сильное впечатление: это само благородство, сама справедливость. Кажется, уж в чем, в чем, а в его чистой совести и усомниться невозможно. Разве способен такой человек совершить что-либо дурное, согрешить перед господом богом! Он так глубоко проникнут сознанием своих добродетелей, что предполагает их и у всех своих слушателей, наперед исполнен уверенности, что и каждый из них — воплощенная добродетель…

— Но разве это не превосходная черта? Она лишь свидетельствует о его справедливости и гуманном образе мыслей, — прервал Негеля доктор. — Никогда еще не слыхал таких странных рассуждений.