Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Половинка торопливо поцеловал дочь в обе щеки, обнял её, прижал к груди, пожал руку Ивану, сказал:

— Смотрите мне, чтобы полный порядок на нашем этаже был! Ты, Иван, помогай. Будьте здоровы, дети! — И быстро пошёл к вагону, свободно неся объёмистый чемодан.

Поднялся на приступки вагона, выглянул в раскрытое окно, помахал рукой, глядя на Любовь Максимовну, и во взгляде старика Иван увидел глубокую и нежную любовь.

Свистнул паровоз, прошли мимо станции зелёные вагоны, а Матюшина всё ещё стояла, глядя вслед трём красным огонькам, которые медленно уходили в темноту ночи, и всё махала платочком, как будто отец мог её видеть. На глазах Любови Максимовны дрожали слёзы, и, чтоб не видеть их, Иван тоже неотрывно смотрел вслед поезду.

Исчезли красные огоньки, затихло гудение рельсов. Матюшина опустила руку с платочком и сказала, словно поверяя большую тайну:

— Уехал. Пойдём домой.

Они шли вдоль длинной улицы к соцгороду. Высохшая, изжаждавшаяся земля была пыльной. Далеко на горизонте вспыхивали молнии, но грома слышно не было.

Вечер не принёс прохлады. Вместе с темнотою на землю легла тяжёлая, безветренная духота, и всё замерло в ожидании грозы. Спрятались ночные птицы, исчезли ночные бабочки у фонарей, даже степные кузнечики и те притихли. А гроза всё не шла и не шла, точно выбирая, где посильнее ударить, и звёзды мёртво, словно сквозь дымовую завесу, сияли вверху.

— Идём быстрее, — отрывисто сказала Любовь Максимовна, вытирая рукой вспотевший лоб.

Иван ничего не ответил, ему тоже нечем было дышать в этот предгрозовой час. Но он не думал о грозе. Любовь Максимовна шла рядом с ним, а это было уже счастье.

Они почти бежали по улице, ярко освещённой круглыми шарами фонарей, а вокруг царили полная неподвижность, духота и тишина.

Когда они оказались около своего подъезда, гроза ещё не началась. Только на западе ярче сверкали молнии.

— Успели! — удовлетворённо сказала Любовь Максимовна. — Господи, какая гроза сейчас ударит, даже страшно.

Они медленно, уже не спеша, стали подниматься по лестнице. Добрались до своей площадки.

— Доброй ночи!

Иван вошёл в знакомый коридор и остановился. Находясь под впечатлением сцены прощания на вокзале, он думал о Любови Максимовне, и мысли его были полны нежности.

Потом опомнился, вошёл в ванну, сорвал с себя одежду, встал под душ. Вода в кране была тёплая, и длинные, сильные струи не освежали тело. Одевшись, в комнате он порылся в шкафу, разыскал еду и сел к столу. Есть не хотелось, он выпил утреннего невкусного чаю с хлебом и джемом и остался сидеть около стола, разомлев от жары.

На балконе стукнула дверь, юноша не шевельнулся, словно не слыхал. А гроза всё не начиналась. Её словно что-то не пускало в истомлённую Калиновку. В комнате было жарко, как в духовке. Иван пересилил себя, встал, вышел на балкон… Подошёл к перилам, поглядел вниз, потом направо.

Любовь Максимовна стояла на балконе с большим гребнем в руке.

— Смотри, — сказала она, проводя гребнем по распущенным волосам. Из-под зубцов гребня полетели ясно видимые синеватые искры. Всё вокруг было до изнеможения насыщено электричеством. — Точнёхонько ведьма! — улыбнулась Матюшина. — В такую ночь только на Лысую гору летать.

— Нет, вы не такая, — сказал Иван.

— А какая же?

— Вы совсем не такая, — сказал он, запинаясь. — Когда вы проходите по улице, все на вас только и смотрят, потому что никого нет красивее не только в Калиновке, но и во всём Донбассе. Жаль, не стал я мореплавателем, я б неведомый остров открыл и назвал бы вашим именем.

— Остров любви? — спросила Матюшина. — Ну, эти острова уже давно известны. Не так уж и хорошо на них.

Иван не обратил внимания на её слова.

— Нет, это чудесные острова, и птицы там должны жить райские, и деревья круглый год в цвету, и люди должны быть всегда весёлыми…

Иван чувствовал, что говорит вещи совсем ненужные и непривычные для себя. Со стороны это должно выглядеть очень смешно — этакий здоровенный слесарь, из первого механического, вдруг заговорил про острова любви. Но сдержать себя уже не мог — волна чувств несла его всё сильнее, она поднимала его всё выше, становилось страшно — не упасть бы, не сорваться бы с её высокого пенного гребня.

Любовь Максимовна тихо и удивлённо засмеялась, потом подошла ближе, протянула руку через перила, взъерошила пышные волосы Ивана. А он прижался щекой к мягкой ладони.

— Пусти, — сказала Матюшина, не отнимая руки. — И когда уж эта гроза начнётся!

Иван не слыхал её голоса. Любовь Максимовна отняла руку, коротко вздохнула.

— Иди спать, Ваня, хоть едва ли уснёшь в такую ночь. Иди спать, — повторила она.

— А вы?

— Что я? — улыбнулась женщина. — Я ещё кроссворд порешаю и тоже лягу. Какие у нас знаменитые лётчики были, не помнишь?

— Чкалов, Покрышкин, Громов, Кожедуб, — одним духом выпалил Железняк.

— Ну вот, кто-нибудь мне и пригодится. Спокойной ночи. Только дверь на балкон закрой.