Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Ковалёв тоже встал, вышел из-за стола, подошёл к старшему лейтенанту, и Савочкин увидал в глазах парторга боль и тревогу.

— Я хочу сказать вам большое спасибо, — произнёс Ковалёв, крепко пожимая широкую сильную руку. — Спасибо, и извините за ту нашу первую встречу. Для меня это урок, и хороший урок. Ещё раз благодарю.

Старший лейтенант Савочкин был готов к чему угодно, даже к повторению прошлогоднего разговора, только не к такому повороту. Он понял искренность чувств Ковалёва, но что сказать в таком случае, не знал. На язык шли какие-то официальные слова, явно непригодные в таком разговоре. Впрочем, молчать было невозможно, и совершенно растерявшийся Савочкин сказал:

— А я тот разговор и забыл совсем. Разрешите идти?

Они распрощались немного смущённо, но дружелюбно, даже подчёркнуто дружелюбно. Обоим воспоминание об этих встречах не принесёт радости. Дверь за старшим лейтенантом милиции закрылась, Ковалёв попросил к себе никого не пускать, положил на стол листочек бумаги со списком и задумался.

Вот перед ним одиннадцать имён мальчиков, Ковалёв не знает их всех, не видел, какие они, светлые или тёмные, длинноносые или курносые, но хорошо знает их родителей или родных. Первым в списке, как нарочно, стоит Пётр Ковалёв, его Петрик. Кто виноват, что это имя оказалось на листочке бумаги со штампом милиции? Будем говорить прямо: виноват в этом он, Алексей Михайлович Ковалёв, больше никто. И в том, что эти мальчики оказались в банде, есть тоже его доля вины.

Список на столе — это призыв к нему: проверь себя, погляди, где ты был невнимателен, в чём ты ошибаешься, помни, на какой пост поставила тебя партия. И не забудь: там, где не работаешь ты, обязательно начинает работать кто-то другой.

— Ну хорошо, — вслух сказал он, — о самокритике ещё не раз придётся подумать. Но что делать сейчас?

Он взглянул на список. Может, просто пригласить сюда, в кабинет, родителей всех этих ребят, которые попали в беду, — пусть старший лейтенант Савочкин доложит обо всём этом деле…

Вот и будет ещё одна «птичка» в графе проведённых мероприятий, заседаний и собраний, а какой толк из этого? Нет, тут надо действовать иначе. Он сам должен побывать в доме у каждого, присмотреться, как живут все эти люди — среди них ведь немало и коммунистов, — а потом все вместе они найдут правильный путь.

Но прежде надо навести порядок в собственном хозяйстве. Петрик хороший мальчик, только очень шустрый, энергии у него чересчур много, и не знает он, куда эту энергию приложить, а отец об этом не подумал. Но если ему объяснить, что скрывалось за этой интересной игрой и куда она могла его привести, когда поймёт, по краю какой пропасти прошёл он сам и его курносые друзья, то дело будет сделано. Надо только, чтобы он сам понял и, главное, чтобы всё понял его отец.

Ковалёв улыбнулся, отметив про себя, что приступ самокритики продолжается. Впрочем, улыбайся не улыбайся, а думать обо всём этом надо, и именно сейчас, пока не произошло большого несчастья.

От всех этих мыслей на сердце стало горько и беспокойно. Трещина прошла как раз там, где всё казалось наиболее крепким и надёжным.

Именно поэтому, когда вечером Алексей Михайлович постучал в дверь Железняка, настроение у него было самое скверное. Должно быть, никогда в жизни ему не приходилось быть в таком положении.

— Заходите, Алексей Михайлович, — весело встретил его Иван, открывая дверь. — Давно вы у нас не были! А я тут порядок навожу, мои из пионерлагеря возвращаются, так я сегодня аврал объявил. Садитесь на диван, тут уже чисто.

Он стоял перед Ковалёвым с тряпкой и щёткой в руках, улыбался приветливо и радостно.

— Одну минуточку, я сейчас орудия производства отнесу.

Иван исчез и чем-то загремел в кухне. Зажурчала вода. Он вернулся, вытирая мохнатым полотенцем покрасневшие руки.

— Всё должно блестеть! Хочу показать, как нужно чистоту наводить, — сказал он. — Вы осторожно, потому что тут…

— Ничего со мной не случится, — сказал парторг. — У нас не очень долгий разговор будет. Выслушай меня внимательно. Мне это говорить ещё неприятнее, чем тебе слушать. Прозевали мы с тобой очень опасное дело.

Улыбка исчезла с лица Ивана. Глаза стали насторожёнными, колючими. Чувство приближения опасности, которое почти развеялось утром и совсем исчезло на работе, теперь снова появилось и стало ясно ощутимым.

— Говорите, — глухо сказал Железняк.

Ковалёв рассказал всё. Он не собирался щадить Ивана, себя или маленького Андрейку. Он понимал всю важность этого разговора.

— Вот какие дела, Иван Павлович, — закончил он свой рассказ. — Оказывается, сложнее таких озорников воспитывать, чем мы с тобой думали. Почему-то я всегда волновался только о… как бы это сказать… ну, словом, о материальной стороне дела, когда о вашей семье расспрашивал, а, видно, самое главное мы тут с тобой прозевали.

— Послезавтра они возвращаются из пионерского лагеря, — сказал Железняк. — Вы можете быть спокойны, Алексей Михайлович, теперь я уж ничего не прозеваю.