Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

- Значит, ты вышла понаблюдать за своими работ никами, - шутит он. - А на картофельном поле ты уже побывала?

- Нет еще, - отвечает она. - Но я могу уйти туда, если тебе неприятно меня видеть.

Слушать все это так тягостно, что я, должно быть, сдвинул брови в знак своего неодобрения. Тут я вспо минаю, что по некоторым причинам уже дал себе зарок быть холодным, как лед. Вспомнив это, я еще сильней хмурю брови.

Фру глядит на меня в упор и спрашивает:

- Ты почему это хмуришься?

- Что, что, ты хмуришься? - Капитан заставляет себя улыбнуться.

Фру немедля хватается за этот предлог:

- Вот, вот, теперь ты прекрасно слышишь!

- Ах, Ловиса, Ловиса, - говорит он.

Но тут глаза фру наполняются слезами, она стоит еще немножко, потом бросается бежать вдоль сушилок, подавшись всем телом вперед и громко всхлипывая на бегу.

Капитан спешит за ней и спрашивает:

- Можешь ты мне наконец сказать, что с тобой?

- Ничего, ничего, ступай, - отвечает она.

Я слышу, что у нее начинается рвота, она стонет и кричит.

- Господи, помоги! Господи, помоги!

- Что-то жене сегодня нездоровится, - говорит мне капитан. - А в чем дело - мы оба не можем понять.

- По округе ходит какая-то мудреная болезнь, - говорю я, чтобы хоть что-то сказать. - Какая-то осен няя лихорадка. Я это на почте слышал.

- Да ну? Ловиса, слышишь? - кричит он. - По округе ходит какая-то болезнь. Должно быть, ты зара зилась.

Фру не отвечает.

Мы продолжаем снимать овес с сушилок, а фру отходит все дальше и дальше, по мере того как мы приближаемся к ней. Вот мы разобрали ее последнее укрытие, и она стоит перед нами, словно застигнутая врасплох. После рвоты она ужас как бледна.

- Проводить тебя домой? - спрашивает капитан.

- Нет, спасибо. Ни к чему. - И она уходит.

А капитан остается с нами и до вечера возит овес.

Итак, все снова разладилось. Тяжело пришлось ка питану и его жене.

Разумеется, это были не те разногласия, которые легко уладить, проявив хоть немного доброй воли с обеих сторон, как посоветовал бы им каждый разумный человек, это были непреодолимые разногласия, разногласия в самой основе. В результате фру открыто пре зрела свои супружеские обязанности и по вечерам запи ралась у себя в комнате. Рагнхильд слышала, как оскорб ленный капитан объясняется с женой через дверь.

Но нынче вечером капитан потребовал, чтобы фру перед сном допустила его к себе в комнату, где и со стоялся крупный разговор. Оба были исполнены самых лучших намерений, оба жаждали примирения, но задача оказалась неразрешимой, примирение запоздало. Мы сидим на кухне и слушаем рассказ Рагнхильд, мы - это Нильс и я, - и должен сказать, что еще ни разу я не видел Нильса таким растерянным.

- Если они и сейчас не поладят, все пропало, - гово рит Нильс. - Летом мне думалось, что наша фру заслу жила хорошую взбучку; теперь-то я понимаю, что ее бес попутал. А она не говорила, что уйдет от капитана?

- Как же, как же, - ответила Рагнхильд и продол жала примерно так. Сначала капитан спросил у фру, не подцепила ли она эту заразную хворь. А фру ему ответила, что ее отвращение к нему вряд ли можно на звать хворью. «Я внушаю тебе отвращение?» - «Да. Хоть караул кричи. Твой порок в том, что ты чудовищ но много ешь...» - «Так уж и чудовищно? - спраши вает капитан. - Разве это порок? Это скорее свойство, ведь голод не признает границ». - «Но когда я долго смотрю на тебя, меня начинает тошнить. Вот почему меня тошнит». - «Зато теперь я не пью, - говорит он, - значит, все стало лучше, чем прежде». - «Нет, нет, го раздо хуже». Тогда капитан говорит: «По правде ска зать, я надеялся на большую снисходительность в па мять о том... ну хотя бы в память о том, что было летом».

«Да, ты прав», - говорит фру и начинает плакать.