- Ничего не понимаю, - сказал директор, - я старательно вымазал ему сажей лицо и нахлобучил на голову огромный парик, и всё равно его узнали.
Всё это меня нисколько не интересовало, и я повернулся лицом к стене.
- Поразмыслите над моим предложением! - прощаясь, сказал директор. - Возможно, я даже стану платить вам по шесть крон за вечер, если вы будете исправно читать конферанс.
Нет, никогда я не паду так низко, чтобы взяться за пошлое ремесло, которое он мне предлагает. Есть же у меня, в конце концов, своя гордость!
На другой день директор явился ко мне и попросил просмотреть текст конферанса о диких зверях. Не буду ли я столь любезен подредактировать его в нужных местах и выправить слог; он заплатит мне за труд две кроны.
И вот, вопреки всему, я взялся за эту работу. Как-никак, надо же было оказать человеку услугу, и работа, так сказать, литературного свойства. Да и к тому же я нуждался в этих двух кронах. Всё же я потребовал, чтобы он держал моё сотрудничество в строжайшей тайне.
Я трудился весь день, заново - от начала и до конца - переписал всю речь, вложив в описание зверей много чувства и эрудиции и щедро расцветив конферанс сравнениями. С каждым часом я всё больше и больше увлекался работой. Это был сущий подвиг - сочинить такую речь про нескольких жалких животных. Когда я вечером зачитал своё сочинение директору, он признался, что в жизни не слыхал ничего подобного - такое сильное впечатление оно на него произвело. В порыве благодарности он дал мне целых три кроны.
Это растрогало и ободрило меня. Я вновь уверовал в своё литературное призвание,
- Если бы только у меня был толковый человек, способный прочитать эту речь! - сказал директор. - Нет здесь такого человека.
Я задумался. Собственно говоря, даже обидно, если какой-то там Бьерн Педерсен заполучит в свои руки такую изысканную речь и загубит её бездарным чтением. Мне было больно думать об этом.
- Может быть, на известных условиях я согласился бы вести конферанс, - сказал я.
Директор вплотную придвинулся ко мне.
- Какие ещё условия? Я заплачу вам семь крон, - сказал он.
- Хорошо. Но главное, никто, кроме нас двоих, не должен знать, кто же ваш конферансье.
- Обещаю вам.
- Вы, конечно, понимаете, что человеку моего ранга будет весьма неловко, если узнают, что я читаю конферанс про зверей.
Да, он понимает.
- И если бы этот конферанс не был сочинён мной от первого до последнего слова, я бы ни за что на свете не согласился выступать.
Да, и это он понимает.
- В таком случае я окажу вам эту услугу, - сказал я.
Директор поблагодарил.
Когда время подошло к семи, мы отправились в зал Рабочего союза. Мне надо было поглядеть на зверей и немного войти в курс дела.
Я увидел двух обезьян, черепаху, медведя, двух волчат и одного барсука.
В моём тексте не было ни единого слова про волчат и барсука, зато там было немало подробностей о некой гиене из тропических джунглей, о соболе и кунице, которая упоминается ещё в Библии, равно как и о некоем огромном сером американском медведе. Про черепаху я удачно сострил, что это богатая дама, питающаяся одним черепашьим супом.
- А где же соболь и куница? - спросил я.
- Вот! - отвечал директор. И указал на обоих волчат.
- А гиена где?
Тут он, не долго думая, показал на барсука.
- Вот гиена. Я рассердился.
- Так дело не пойдёт, это обман. Я должен верить в то, что говорю, вложить в это всю душу.
- Стоит ли нам ссориться из-за такого пустяка! - сказал директор. Достав из угла бутылку водки, он налил мне стопку.
Желая показать, что я ничего не имею против него лично, а только протестую против грязного ремесла, которым он занимается, я осушил стопку. И сам он тоже выпил после меня.
- Не губите меня! - сказал он. - Теперь у нас такая прекрасная речь, и звери у нас неплохие, право, совсем неплохие, вы только поглядите, какой большой медведь! Вы только прочтите свой конферанс и увидите - всё будет отлично!
В зале уже стали появляться первые зрители, и директор с каждой минутой всё больше нервничал. Его судьба была в моих руках, и справедливость требовала, чтобы я не злоупотреблял своей властью. К тому же я сознавал, что в остающиеся минуты просто невозможно внести в мою речь необходимые поправки; и вообще - разве можно требовать от человека, чтобы он с таким же чувством описывал несчастного барсука, с каким рассказывал бы о повадках страшного зверя - гиены? Стало быть, от любых поправок моё сочинение проиграет больше, чем я могу допустить. Я так и сказал директору.
Он сразу же понял всё. Снова налил мне стопку, и я выпил.
Представление началось при полном зале, антиспиритист показывал фокусы, каких сам чёрт бы не разгадал: он вытаскивал из ноздрей носовые платки; из кармана сидевшей в зале старушки доставал карту - червонного валета; не прикасаясь к столу, заставлял его скользить по полу; под конец господин директор обратился в привидение и провалился под сцену сквозь люк. Публика была в восторге и отчаянно топала ногами. Теперь настал черёд зверей. Господин директор собственноручно выводил каждого зверя и демонстрировал публике, а я должен был давать пояснения.